Читать книгу "Миланский черт - Мартин Сутер"

Он понаблюдал за тем, как одна из женщин, та, что покрасивей, пробовала вино. Было видно, что она делает это не в первый раз. Качнув бокал, она понюхала вино, сделала маленький глоток, задержала его на секунду во рту и кивнула. И проделала все это очень непринужденно, без напускной важности.

Педер закрыл окошко и продолжил работу.

Тема у них была одна: загадка Барбара Петерс. Мишель Кайзер, которая как администратор приехала в Валь-Гриш за две недели до открытия отеля, знала больше, чем Соня и Мануэль, и, конечно же, не преминула воспользоваться этим преимуществом. Так что в отношении степени осведомленности собеседники смогли догнать ее лишь за «Бюнденским трио»[9]с черничным чатни.

Барбара Петерс жила одна в своей «башне Рапунцель», как называла ее жилище Мишель Кайзер, поскольку Петерс и правда обосновалась в одной из башен. Довольно шикарные апартаменты, намекнула Мишель. И единственным существом мужского пола, имевшим туда доступ, был Банго, антиавторитарно воспитанный кокер-спаниель.

Хозяйка отеля не могла похвастать, что гостиничный бизнес — ее стихия. Ее знания в этой области были более чем скромны. Но она очень умело подобрала кадры, которые успешно компенсировали этот недостаток. У нее везде был квалифицированный персонал — в администрации, на кухне, в обслуживании.

— А у меня есть все необходимые документы, дающие право руководить отелем, — скромно прибавила Мишель.

«Гамандер» мог принять около пятидесяти человек. В настоящий момент загрузка составляла сорок четыре процента, включая и детей.

— И сколько это человек? — поинтересовался Мануэль.

— Двадцать два, — призналась Мишель.

— А сколько у нас сотрудников?

— Тридцать шесть.

Мануэль присвистнул.

— По-моему, нам уже можно потихоньку начинать поиски новой работы, Соня, — сказал он.

На вопрос, откуда у Барбары Петерс могли взяться миллионы на покупку, ремонт и содержание отеля, Мишель ответить не могла.

— Во всяком случае, не из банка, — заявила Соня. — В банке бы от нее потребовали бизнес-план.

— Ого, а ты, оказывается, разбираешься в банковском деле?

— Нет, в банкирах… — вздохнула Соня.

В этот вечер Соня в первый раз увидела господина Казутта. Они вернулись в отель в половине двенадцатого ночи — для Валь-Гриша очень поздний час. Господин Казутт сидел за стойкой, и, судя по всему, они его разбудили. Он был ночным портье. Не всегда. Раньше он дежурил днем. Причем в более солидных отелях, чем «Гамандер». Причиной его ссылки «в ночное» стал алкоголь. Нет, на дежурстве он не пил. Зато пил до и после дежурства. И с годами это отрицательно сказалось на его памяти, главном орудии труда портье. Он начал забывать имена и фамилии гостей.

Господин Казутт, худощавый мужчина шестидесяти четырех лет с удивительно черными и густыми для своего возраста волосами, был в темно-синей униформе; жилетка немного болталась на нем из-за сгорбленной фигуры. Господин Казутт владел, кроме английского, всеми четырьмя государственными языками.[10]

Он с улыбкой подошел к Соне и представился. Мишель и Мануэль, воспользовавшись этим, поспешили в свои комнаты.

Господин Казутт, как и все ночные портье, страдал от одиночества и поэтому сразу же втянул Соню в разговор. Он осведомился, какое впечатление произвел на нее «Горный козел» и стоит ли рекомендовать это заведение гостям. Спросил, работала ли она уже когда-нибудь в отеле и нравится ли ей здесь.

Каждый ответ Сони служил ему трамплином для очередного рассказа или экскурса в собственное прошлое. Азиатский уклон «Горного козла» дал ему возможность поведать об одном китайском ресторане в Париже, в мусорных контейнерах которого однажды в семидесятые годы были обнаружены груды пустых банок из-под корма для собак. Ее первый опыт работы в отеле стал мостиком для перехода к рассказу о суровых буднях ученика официанта в одном гранд-отеле, где он начал свою карьеру пятнадцати лет от роду.

Казутт был хорошим рассказчиком. Видно было, что он рассказывает все эти истории далеко не в первый раз и уже успел отшлифовать их до зеркального блеска. Он знал, когда сделать паузу, умел органично вплести в рассказ шутку. Единственное, что немного смущало Соню, была его улыбка, остававшаяся неизменной во все время их беседы.

Они расположились на угловом диване в холле, рядом с огромным фикусом. В отеле все стихло, все давно находились в своих номерах. Соня поддалась на уговоры Казутта принять «снотворное» — бокал пива. Сам Казутт пил воду.

Ей пришлось больше часа слушать его воспоминания и анекдоты, прежде чем она смогла наконец пожелать ему спокойной ночи и отправиться к себе. Когда, уже на лестнице, она оглянулась, Казутт вновь стоял за стойкой, и вид у него был такой, словно он давно уже о ней забыл. Но он все еще улыбался. Только теперь Соня заметила, что это была не улыбка, а гримаса выдохшегося бегуна на длинные дистанции.

Едва переступив порог своей комнаты, она поняла, что слушала его так долго не только из вежливости. Она невольно старалась оттянуть момент возвращения в номер из страха вновь оказаться одной в этом склепе.

Она включила телевизор. Повторный показ ток-шоу… повторный показ итальянского вестерна… повторный показ политического обзора… повторный показ дневного выпуска новостей… На северо-западе страны появился маньяк, отрезающий соски беременным коровам…

Когда она открыла глаза, в комнате было светло. Она вскочила с кровати. В восемь у нее начиналось дежурство. Но на часах было еще только около шести. Она могла еще немного полежать.

Голова у нее гудела. Обычно такое бывало с ней только после бурной ночи. Но вчерашний вечер трудно было назвать «бурной ночью». Пара бокалов вина и два пива с господином Казуттом. Может быть, это хороший знак? Может, ее организм уже настолько очистился, что малейшее излишество, даже такое безобидное, как вчера, выбивает ее из колеи?

Заложив руки за голову, она неотрывно смотрела на сучок в деревянной обшивке наклонного потолка. Еще один трюк, с помощью которого ей иногда по утрам, в таком состоянии, как сегодня, удавалось рассеять туман в голове.

Вдруг сучок ожил. Он медленно, как дрейфующая льдина, поплыл по обшивке. Соня зажмурилась и вновь открыла глаза. Сучок все еще «плыл». Потом пришел в движение еще один сучок. Он «плыл» с той же скоростью к той же цели, что и первый: к еще большему сучку в верхней части наклонного потолка.

Это был единственный сучок, который оставался неподвижен — все остальные устремились к нему. Они «плыли» к нему, словно притягиваемые магнитом, по какой-то невидимой, густой жидкости.

Первый маленький сучок исчез в большом. Описал в нем несколько кругов по спирали, как мыльная пена в сточном отверстии ванны, и пропал. За ним последовал второй, третий, четвертый… Большой сучок засосал все маленькие и остался один.