Читать книгу "Вся правда о небожителях - Лариса Соболева"

Нет, не работалось ему. Он захлопнул тетрадь с книгой учета, направился в горницу и Аграфене Архиповне с порога строго бросил:

– Мамаша, мы что, сегодня натощак спать ложимся?

– Капка! Фиска! Где ужин? – заверещала та на весь дом. – Садись, Сереженька. А чего Лариосик приходил?

– Да так… Я звал, поручение у меня есть к нему.

– А чего шумно было? – прищурила мамаша маленькие и хитрые глазки, вероятно, подслушивала.

– Пошалили малость.

Девчонки споро собирали на стол: капусту квашеную с клюквой (остаточки после зимы), грибочки соленые, кулебяку, запеченных карасей в сметане, курицу отварную, картошечки со свежим укропом. Но вдруг Сережа затребовал водки, графин с рюмкой Капка тут же поставила, а у Аграфены Архиповны щелочки приоткрылись, в них бесцветные глаза показались.

– Чего это ты, Сереженька, вздумал?

– Волнение разбирает, мамаша. – Он опрокинул рюмку в рот, занюхал кулаком и закусил куском хлеба. – В гильдию поступаю, довольно нам в мещанском сословии сидеть.

– Стало быть, мы таперича купцами именоваться будем? – не обрадовалась она. – А на что это тебе? Ты поглянь, у нас же все есть, вон стол ломится…

– Мамаша, вы как папаша, царствие ему небесное, тому тоже всего вдоволь было. Кабы б не дед, то косили б мы до сих пор поля барские. Я размаха хочу, жить по-другому желаю.

– Так ведь пошлины огромадные… – запричитала мать.

– То не ваша забота, а моя. Я без батюшки дело наладил, деньги приумножил в разы. Хочу пароход купить, баржу – Афанасий Емельянович продает, гостиный двор открыть, дом построить, чтоб как у Прошкиного отца… нет, лучше!

– Ты им не ровня, ладно, по девкам вместе бегаете, а чтоб состязаться… они вон какие богатые, как баре.

– Так и я, мамаша, не голь перекатная, погодите, сколочу капитал поболее ихнего, а там и в первую гильдию войду.

– Чем же тебе наш дом не люб, Сереженька?

– Уф, мамаша, вам не объяснишь. Дом указывает на положение, престиж поднимает. Да и простора хочется…

– И на что тебе простор? Вот кабы б ты женился…

– Может, и женюсь. Правда, женюсь. Когда-нибудь.

А она восприняла его слова за обещание, потому новость пролилась бальзамом на душу, ведь давно пора остепениться! А то с дружком Прохором пропадают ночи напролет, каково матерям приходится – не думают. Но жена попридержит возле юбки, за чуб оттаскает, если что, а матери спокойней станет. Аграфена Архиповна хлопнула в ладоши, визгливо рассмеялась от радости и засыпала сына вопросами:

– Неужто сподобился? На ком же? На Катьке? Али на Дарье? На Марьюшке! Тоже нет? Ну, да, раз ты купцом законным станешь, то девки наши тебе не пара, нет. Купеческую дочку искать надобно, чтоб с приданым хорошим, с положением, верно?

– Верно, мамаша, верно. Я уж и участок присмотрел…

Сергей весело подмигнул матери и приступил к ужину.

Петр Тимофеевич беспокойно поглядывал на ходики, одиннадцатый час пошел, а Наташка еще не вернулась. Он и газету перечитал два раза, и в окошко выглядывал, и на улицу выходил, но там было пусто – что в одну сторону, что в другую, время-то позднее. Редкая двуколка проносилась мимо с загулявшим пассажиром, громыхая колесами да копытами, а больше – никого.

Страшно за девчонку, Наташке шестнадцать годков, росла в деревне, ее обидеть всякий может, она ж доверчивая и глупенькая. Племяшка в прислуги подалась, а хозяйка попалась – не приведи господи, Наташка не то чтобы жаловалась, но рассказы ее не порадовали дядю. Хозяйка спесивая, жадная, злая и подозрительная – точь-в-точь жена его, раскладывавшая пасьянс на столе. Она уж давно переоделась ко сну, волосы намотала на папильотки, рожу маслом конопляным смазала – отвратительное зрелище, а племяшку мужа ждала, чтобы злобу, накопившуюся за день, вылить на безответное дитя.

– Чего маешься? – вдруг фыркнула жена, когда он в очередной раз отодвинул занавеску и всматривался в улицу. – Придет твоя Наташка, никуды не денется. Чай, с кавалером прохлаждается, они – деревенские – шибко до любви охочи. Гляди, принесет в подоле – будешь знать.

И так-то Петр Тимофеевич на взводе был, а тут эта кикимора подлила масла в огонь. Обычно он ни полслова ей в ответ не скажет, неохота потом выслушивать карканье с шипением, но не на сей раз.

– Не смей сироту обижать! – погрозил пальцем он. – Наташка хорошая, добрая, а ты ее все пилишь, пилишь! Ей и так несладко…

– О!.. О!.. О!.. – с презрением произнесла она и понеслась: – Я энту дармоедку цельный год кормила-поила, а взамен что-с? Придет, в комнате спрячется, рожу воротит…

– А за что ей тебя любить? Ты у нее все деньги до копеечки отбираешь, да еще попрекаешь! Кабы у Наташки деньги были, взяла б она извозчика, а не шла б через весь город пешком…

– Извозчика?! – взвизгнула жена. – По какому такому праву? Да я – я! – в жизни два раза на извозчике ездила. Воля ваша, Петр Тимофеевич, однако деньги я у нее не зазря беру, она туточки год жила, чей хлеб ела?

– Мой! – рявкнул он…

И пошло-поехало.

А Наташка на работе задержалась, чему сама была не рада. Горничная прихворнула, хозяйка приказала девушке дождаться ее, чтоб переодеть, да за услугу платы не обещала. Впрочем, плату Наташа получила – пощечину, когда уронила платье, а как тут не уронишь, когда руки от страха трясутся? Обиду девушка не могла забыть, бежала к дядюшке и плакала. Горек сиротский хлеб: тетушка попреками заездила, хозяйка – злобой, друзей нет, дома родного нет…

Непривычная к городу Наташка ночью путала улицы, за год, что прожила у дядюшки, так и не узнала толком, где чего находится. Не выпускала из дому ведьма старая – тетушка, с утра до вечера заставляла спину гнуть, ну, на рынок брала с собой или в лавку, если требовалось нести что-либо тяжелое, и все. А с обидой в сердце и слезами тем более заплутаешь.

Выйдя на перекресток, Наташка повертелась в поисках знакомых примет – ага, есть. Всего чуточку отклонилась в сторону, теперь вернуться надо. Решила поплакать дома, а то до утра будет бродить, заблудившись. И застучали каблучки по мостовой быстро-быстро…

А город будто вымер, будто здесь никогда никто не жил, оттого он казался совсем чужим, неприютным, угрожающим. Отчего-то ночью и по тихим улицам одной идти страшно… Да одна ли она? Наташка замедлила шаг, прислушалась – ей почудилось, идет кто-то сзади. Ну, понятно кто: человек. А как не человек вовсе? Вдруг чудище клыкастое, лохматое, безобразное? Представив страшилище, Наташка остановилась…

Точно: сзади шаги… раз, два, три… И тишина.

Девушка резко повернулась, чтоб встретиться с опасностью лицом к лицу. А сзади – никого. Фонарь шагах в двадцати качался. Справа ограда кованая, за оградой чуть слышно шелестят листьями кусты и деревья, слева дома о двух этажах с потухшими окнами, там же магазин для господ и аптека. Но шаги-то она слышала! Или то ветер уронил деревяшку, оторвав ее от крыши, та и покатилась? Но это хорошо, что никого.