Читать книгу "Грабители морей - Луи Жаколио"

Маленького Фредерика он возненавидел с первого же дня, не будучи в силах свыкнуться с мыслью, что ему, Надоду, весь свой век придется прожить в рабстве.

Ребенку пошел пятый год, когда Надод однажды отправился с ним на берег и сел в лодку, чтобы покатать его по фиорду. Бьёрны с детства приучались к морю, как и их предки — викинги. У выхода из фиорда Надоду встретился какой-то иностранный корабль. Юношу спросили, кто он и откуда. Надодом овладел ложный стыд за свое подневольное положение, и он, сам не зная как, начал врать небылицы, выдумал целый роман о том, как они с братом остались сиротами и с трудом находят себе пропитание, потому что рыбы мало, да и для той почти нет сбыта в здешних местах… Одним словом, он насказал таких турусов и так чувствительно и трогательно, что капитан разжалобился и предложил Надоду взять его брата на попечение.

В припадке безумия, порожденного затаенной ненавистью, Надод согласился и отдал ребенка…

Когда он опомнился, было уже поздно: неизвестный корабль вышел в море, увезя юную поросль герцогского рода…

Три дня после того Над плавал по фиорду, не смея вернуться в замок. Наконец его отыскали и привели к герцогу, и он с плачем и всеми знаками глубокого горя рассказал, как мальчик наклонился из лодки, упал в воду и утонул.

Харальд души не чаял в сыне, и месть его была ужасна. Надода приговорили к сотне палочных ударов, а выполнение приговора было поручено Гуттору и Грундвигу.

Такое наказание для мальчика равнялось смертной казни.

Доверенные слуги Харальда привязали голого Надода к скамье и принялись мерно бить его толстыми дубинками, остановившись лишь на сотом ударе.

Перед ними на скамье лежала бесформенная, окровавленная масса, которую и отдали Надодовой матери…

Мальчишка еще был жив, еще дышал. Чудеса материнской заботливости и любви отвоевали его у смерти; после ужасных страданий в течение полугода несчастный стал поправляться и подавать надежду на полное выздоровление, перенеся, однако, тяжкое воспаление мозга.

А гораздо лучше было бы для него умереть. Служители били его как попало, не глядя, куда бьют, — били по голове, по лицу, испортили ему нос, расшибли челюсть, выбили из орбиты левый глаз, который в таком положении остался навсегда. Одним словом, Надод превратился в урода, безобразие которого отталкивало всякого, на каждого наводило ужас.

Когда Надод в первый раз после болезни взглянул на себя в зеркало, он вскрикнул от ужаса и злобы, понимая, что на всю жизнь останется отвратительным страшилищем.

Да, он уже никогда не мог бы избавиться от этого огромного, выкатившегося, окровавленного глаза!.. В припадке необузданного гнева он схватил нож и хотел перерезать нервы, еще удерживающие этот глаз, но мать остановила его и упросила не делать этого.

— Ты совершенно права, — согласился он, успокоясь немного. — Пусть этот глаз останется у меня до тех цор, пока я не истреблю последнего из Бьёрнов. Даю в этом клятву — и исполню ее!

Как только Надод выздоровел, он сейчас же покинул родину и после не давал о себе вестей никому, даже матери. О нем не было ни слуху, ни духу, и все в замке думали, что Фредерик действительно утонул. Так как море не выбросило его трупа, то было решено, что его съели рыбы.

Был один признак, по которому Фредерика можно было бы всегда найти, хотя это едва ли могло случиться из-за всеобщей веры в его смерть.

С незапамятных времен в семействе Бьёрнов существовал старый обычай, легко объяснимый тем авантюристическим образом жизни, который был свойствен всем Бьёрнам. При рождении каждого мальчика отец раскаленной печатью ставил ему на груди клеймо в виде норландского герба. На свете не было ни одного Бьёрна без этого знака, отсутствие которого равнялось бы непризнанию ребенка законным.

Куда неизвестный корабль увез ребенка, отданного Надодом? В какую общественную среду попал мальчик? Родных его, очевидно, никто не заботился отыскивать, зная из слов Надода, что они простые рыбаки. Что касается до «старшего брата» мальчика, то Фредерик, повзрослев, понятно, не интересовался им из-за бессердечия, с которым тот отдал «братишку» чужим людям.

С того времени до начала этого рассказа прошло двадцать два года, и хотя все возможно в нашем подлунном мире, однако до сих пор не случилось ничего такого, что могло бы дать путеводную нить человеку, который принялся бы за расследование действительной участи старшего сына Харальда Бьёрна.

Негодяй, сбывший мальчика, сам успел заметить тогда лишь одно то, что корабль, очевидно, принадлежал какому-нибудь богачу, путешествовавшему для собственного удовольствия, так как он весь был построен из тикового и палисандрового дерева. Вдоль обшивки над бортом была резьба, а на корме стояла прекрасная бронзовая статуя женщины, державшей в руках лебедя. Над головой у женщины — это тоже заметил с удивлением молодой слуга — видны были четыре буквы, означавшие, наверное, название корабля. Однако, не умея читать, Надод не разобрал, какие это буквы.

Принимая во внимание господствовавшую в то время моду на все мифологическое, затем статую с лебедем и четыре буквы, мы полагаем, что не будет ошибкой предположить, что статуя изображала Леду[10]и что таково же было название корабля. Впрочем, это открытие имело бы большую цену, будь оно сделано вскоре после того, как корабль посетил розольфские воды, но через двадцать два года оно, конечно, уже не может иметь никакой цены.

Каково бы ни было общественное положение, в котором оказался впоследствии Фредерик, важно то, что ему не суждено было ни в каком случае вернуться в лоно своей семьи, о которой он, по тогдашнему своему малолетству, не мог сохранить никакого воспоминания.

В часовне замка ему поставили надгробный памятник рядом с монументами предков. Старый Харальд, не чаявший в своем первенце души, никогда не мог утешиться в его смерти и часто приходил плакать над маленьким мавзолеем.

У Харальда Бьёрна была еще дочь Сусанна, выданная замуж за графа Горна, командовавшего дворянским гвардейским полком в Стокгольме и бывшего, таким образом, одной из первых персон в шведском королевстве.

Таковы были последние представители старинного рода герцогов Норландских, дружинников Роллона и Сигурда, давших Швеции двух королей.

Этот род был единственной уцелевшей герцогской фамилией, выводившей свое начало от Одина и Сканда, легендарных предводителей скандинавов. Бьёрны сохранили свою независимость до конца XVIII века, то есть до тех пор, пока не погиб последний представитель их рода, что случилось при обстоятельствах, в высшей степени драматических и таинственных.

В самом деле, весьма любопытна судьба этих молодых людей, которые, едва не добившись установления в Швеции древней династии Бьёрнов, погибли во льдах Северного полюса, как будто последним представителям этой могучей касты было мало обыкновенного савана, а понадобился тяжелый покров вечного снега.