Читать книгу "Басаргин правеж - Александр Прозоров"

– Извини, я не знал…

– Ты не бойся, Иоанну в то время всего три годика исполнилось, посему на него никто зла не держит. А княгиню Елену через четыре года отравили, и никто о ней не жалел. Однако же из Крыма иные бояре так и не вернулись. Монахиню Софию, в миру Соломонию, Елена тоже сослала… Не помню, куда[10]. Посему, полагаю, за сына инокиня опасалась правильно.

– Ты знаешь, как его можно найти?

– Это совсем нетрудно. – Княжна перекатилась на живот. – Скажи Иоанну: если я снова стану кравчей, то разыщу его брата с легкостью.

– Как?

– Инокиня объяснила вам, где его искать, во всех подробностях. – Мирослава сладко потянулась и снова откинулась на спину. – Достаточно лишь немного подумать, и сам догадаешься…

* * *

Вырвав у знати согласие на собственный, опричный, двор, земли и армию, первым делом государь начал «перебирать людишек», призывая к себе на службу лучших из лучших, достойнейших из достойных: образованных, храбрых, преданных. И впервые в истории Руси эти достоинства стали куда более важными, нежели происхождение. По разным городам и весям помчались отряды доверенных слуг, что останавливались в приказных избах, созывали местных боярских детей, осматривали их, старательно выспрашивали – что знает, о чем мыслит, чего желает? После чего иные получали предложение вступить в «избранную тысячу», иные оставлялись жить прежним порядком, а иные получали тяжелый кошель с серебром в качестве платы за удел – и отправлялись в земские земли, где могли жить привычным порядком и не мутить соседей недовольством деяниями царя Иоанна.

Басарга Леонтьев и его друзья носились по стране, примыкая то к одному, то к другому из таких отрядов, и тоже выспрашивали, проверяли родословные, испытывали молодых воинов на умение держать в руках саблю и читать, знать псалтырь или радеть об интересах русского царства – после чего неожиданно бросали одну комиссию и мчались в иные земли и уделы, чтобы примкнуть к другой.

Со стороны, наверное, казалось, что они обезумели и сами не знают, чего хотят, – однако дело свое побратимы вершили по тщательно обдуманному плану….

В середине июня струг подьячего Басарги Леонтьева приткнулся к берегу Волги близ Костромы, в которой «перебирал людишек» боярин Темеш Бастанов со товарищи. Оставив лодку на попечение холопов, бояре поднялись в вознесенный на высоком холме кремль, срубленный из толстых, полутораобхватных елей. Стены крепости успели потемнеть от времени, и потому новенький белоснежный Успенский собор[11]смотрелся над ним особенно ярко.

Впрочем, побратимы торопились не в церковь. Перекрестившись на золотые кресты храма, они направились в крытую тесом, высокую и просторную приказную избу[12], стоявшую аккурат под самой звонницей.

Присланные опричники поселились прямо в ней, выставив охрану и прибрав себе под руку воеводскую конюшню, – однако Басаргу боярские дети узнали еще до того, как тот успел показать грамоту с царской печатью, и пропустили внутрь.

Засидевшиеся в лодке побратимы легко взбежали на второй этаж, решительно распахнули двери воеводских палат:

– Здрав будь, боярин! – кивнул вскочившему воину Басарга. – Прости, коли от дел государевых отвлекаем, однако же Иоанн Васильевич узнать желает, как поручение его исполняется и когда бояре избранные ко двору царскому явятся?

– Готовы уже списки, подьячий. Завтра отослать на утверждение царское полагал, – оскалился в усмешке опричник.

Боярин Темеш Бастанов был невысок, но широкоплеч, даже кряжист. Густая курчавая борода, крепкие белые зубы и широкие брови над голубыми глазами выдавали отменное здоровье; большие ладони больше подходили для работы рогатиной, а не пером, длинный синий кафтан с высоким воротником, скромно украшенный всего двумя алыми атласными вошвами на груди, указывали на хороший вкус. Никакой робости перед царским посланником боярин тоже не выказал, головы не опустил.

– Сам местных помещиков проверял? – поинтересовался Басарга. – Али сотоварищам доверил?

– С каждым боярином словом перемолвиться года не хватит, – покачал головой опричник. – Токмо с теми беседовал, коих сотоварищи достойными сочли. Иных и не пропустил.

– С Годуновыми говорил? – спросил Софоний Зорин, обходя стол и заглядывая в лежащий на нем список.

– Это с каковыми? Братьями Дмитрием и Федором, кои худородными из худородных значатся? – проявил достойную осведомленность Темеш Бастанов. Ни в какие бумаги не заглядывал, с ходу по памяти ответил. – На этих двоих даже сотоварищи времени тратить не стали.

– Нешто столь худородны? – вкрадчиво поинтересовался боярин Софоний и стрельнул быстрым взглядом на побратимов. Тимофей Заболоцкий и Илья Булданин затворили дверь и встали перед ней, передвинув пояса рукоятями сабель вперед.

– Выродились Годуновы, подьячий. – Темеш Бастанов свернул грамоту, пряча список от глаз излишне любопытного гостя. – Во времена Дмитрия Зерна богатый род, знамо, был. Однако же, сам понимаешь, с каждым поколением земли наследные дробились. Коли у отца три сына вырастает, каждый втрое беднее родителя в итоге становится. По тому обычаю Годуновы столь обнищали, что удела отцовского разделить ужо не смогли. Сам ведаешь, по уложению о службе боярин одного воина со ста чатей[13]выставить обязан. Коли поместье меньше ста чатей выйдет, то какой ты уже боярин? Смерд ты обычный, крестьянин черный, и тягло у тебя крестьянское.

– Так у них что, меньше?

– Больше, – усмехнулся опричник. – Да токмо на троих! Еще у родителей на двоих без малого сто тридцать четвертей было. Посему, как только отец братьев преставился, дядька их к себе в семью взял. Осьмнадцать на троих, как тут ни дели, все едино крестьянская доля выходит. А так весь удел на старике числится. Токмо потому они еще детьми боярскими и записаны.

– Так, может, воины знатные?

– Может, и были знатными. Да токмо годы у них уже не те. А Федор Годунов так и вовсе на левый глаз кривой. Хорош витязь отборный для государя: нищий, слабый и увечный!

– Выходит, из сотоварищей твоих с ними никто и вовсе не разговаривал? – переспросил Басарга.

– Нет, подьячий. Хватило слова старосты земского. Боярин Путята своих воинов и так всех знает.

– Не обидишься, коли я с ними побеседую?

– Беседуй, коли не лень, – пожал плечами опричник. – Однако же я своим словом за братьев сих не поручусь.

– То на моей совести останется, боярин. Ты токмо в город их призови. Твои посыльные, мыслю, земли здешние ужо изучили?