Читать книгу "Башня - Дмитрий Сафонов"

Дубенский несся вперед, распугивая водителей дальним светом фар и резким гудением клаксона, бессовестно залезая на встречную и краем глаза замечая, как бледнеет лицо жены, но она – следует отдать ей должное – не произнесла ни слова. Если бы его дом был не по пути к Башне, он бы сразу помчался туда, высадив по дороге жену и дочку, но, к счастью, Дубенский жил в нескольких кварталах от Башни. В гараже он оставил прицеп, быстро поцеловал своих «девчонок» и, рассеянно махнув им, снова сел за руль.

Видок у него был еще тот – прямо скажем, пляжный видок, но времени на то, чтобы зайти и переодеться, уже не было. А зайти стоило хотя бы для того, чтобы увидеть факс, раскалившийся почище утюга, и картинку, круглосуточно транслируемую на компьютер: по указанию Дубенского, его домашний РС был напрямую связан с обоими серверами Башни и продолжал выдавать различные данные – скорость ветра, угол наклона здания, силу натяжения поддерживающих конструкций, виды коридоров и этажей, информацию о состоянии лифтовых шахт и так далее и так далее.

И если бы он все это увидел, то наверняка не поверил бы. А поверив, схватился бы за голову. Потому что этого просто не могло быть.

Проспект маршала Жукова был перекрыт милицейскими машинами. Первая линия оцепления стояла еще на дальних подступах – на бульваре генерала Карбышева.

Два огромных «Форда Кроун Виктория», напоминавшие хищных акул в динамовской раскраске, перегородили дорогу поперек. Инспекторы в кожаных куртках стояли угрюмые и молчаливые, как стражи у гробницы фараона. Проблесковые маячки метались красными и синими огнями на белых крышах машин.

Инспектор с погонами капитана подбежал к машине и взял рацию:

– Да! Сорок третий слушает!

– К вам приближается машина мэра! Обеспечить беспрепятственное прохождение!

– Есть!

Он сел за руль и повернул ключ зажигания. По прямому, как стрела, проспекту на огромной скорости неслись черный лимузин и машины сопровождения. Оглушительно выли сирены. Кортеж стремительно надвигался, и капитана передернуло при мысли, что, если двигатель вдруг не заведется? Успеют ли они затормозить? Или пройдут сквозь него, как нож сквозь масло?

Двигатель ровно заурчал с первого же поворота ключа, капитан нажал на газ и отъехал вперед, становясь параллельно второй машине.

Он еще не успел закрыть дверь и вытянуться по стойке «смирно», как мимо него, не снижая скорости, пронесся черный лимузин.

Машина мэра прошла в считанных сантиметрах от багажника «Форда», в грудь капитана ударила тугая струя воздуха.

Он с восхищением усмехнулся: «Фокусник! Ишь, что вытворяет! Такой, если потребуется, на своем чемодане и в метро спустится в час пик». На мгновение он привычно позавидовал водителю, но потом, здраво рассудив, решил, что возить мэра – та еще работенка. Собачья.

Он сел за руль и отогнал машину на место. Проспект был снова надежно запечатан. В это время его коллеги перекрывали улицу генерала Глаголева и вытесняли любопытствующих с прилегающих улочек.

Башня была без малого триста метров, неподалеку от нее стояли жилые дома, и если бы она рухнула… Даже думать об этом не хотелось.

Из материалов чрезвычайной комиссии.

…при анализе всех обстоятельств трагедии в Башне не может не броситься в глаза следующий факт: несмотря на то, что события развивались крайне стремительно и на первый взгляд нелогично, вряд ли их можно объяснить простым совпадением. В противном случае придется признать, что количество этих совпадений превысило все мыслимые пределы, допустимые теорией вероятности. Видимо, случай с Башней полностью подтверждает теорию техногенных катастроф, разработанную специалистами Гарвардского университета (Hayes, Hirsh и соавт., 1999 год: первичный отказ техники запускает длинную цепочку более масштабных отказов, ситуация напоминает цепную ядерную реакцию, и прервать ее на каком-либо этапе невозможно. Равно как и невозможно предсказать, что произойдет в следующую минуту. Согласно теории максимальное напряжение создается в locus resistentia minoris – месте наименьшего сопротивления. Основная же проблема заключается в том, что определить его можно лишь post factum, то есть когда это уже поздно и представляет только академический интерес…

Георгий Крымов проснулся в тот день в восьмом часу вечера.

Несколько секунд он лежал на кровати, пытаясь сообразить, где находится. В последнее время он довольно часто не мог с ходу определить свое положение в пространстве и времени.

Он попытался открыть глаза, но между веками будто кто-то налил густой вязкий клей. Глаза гноились. Это продолжалось уже вторую неделю, и он ничего не мог с этим поделать, разве только носить темные очки.

Знакомый доктор – из тех, кто не на каждого пациента заводят историю болезни, – сказал ему, что баловство с порошком пора заканчивать. Конечно, док был прав. Природа не наградила Крымова богатырским здоровьем. А то, что было, он подорвал пьянками, гулянками и прочими гадостями и глупостями.

Наконец он с трудом разлепил тяжелые, словно на них лежали мешки с цементом, веки и огляделся. Он был дома. В своей квартире в Башне.

Мода на Башню возникла стремительно, будто взялась ниоткуда. Здание еще только вылезло из котлована и стало быстро, этаж за этажом, тянуться вверх, а по столичной тусовке уже поползли слухи. В разговоре каждый, считавший свою принадлежность к «высшему свету» делом давно доказанным, мимоходом давал понять, что уже купил в новом доме квартирку. Рядом с облачком.

Так ли это было на самом деле, никто точно не знал. Крымов поймал себя на мысли, что жизнь столичной тусовки меньше всего напоминает жизнь, скорее, одну бесконечную пиар-акцию: кто с кем спит, кто с кем развелся, кто что купил и за сколько и кто чем удивил. Он сам провел сотни подобных акций для различных банков, компаний, загородных клубов и ресторанов… Собственно, за это ему и платили: за умение раздуть из навозной мухи розового слона. Больше всех платили политики, пытающиеся привлечь внимание к своей особе. Или, наоборот, отвлечь чересчур пристальное внимание от каких-то неблаговидных поступков и грешков кооператорско-бандитской молодости.

Платили потому, что он был лучшим. Крымов, как никто другой, умел нарядить всех в белые одежды и спрыснуть сентиментально-романтическим одеколоном. Не то чтобы он любил свою работу… Просто она у него хорошо получалась.

В какой-то момент он вдруг понял, что не знает, куда уходят деньги. Они убегали, как вода в жадный раскаленный песок. Они вылетали в трубу. Точнее – в ноздри. Легкой белой дымкой. И это волновало его, но пока не слишком сильно: Крымов считал, что остановиться так же легко, как закрыть кран в ванной.

«Какого черта? Завтра же брошу. Нет, не завтра. С нового месяца».

В конце концов он решил, что в сорок лет обязательно начнет новую жизнь. Ровно в сорок. Под бой курантов.

По случаю своего сорокалетия он закатил громкую вечеринку, а когда сумел наконец проснуться, то обнаружил, что не помнит ничего, кроме белой дымки, висевшей в воздухе модного закрытого клуба.