Читать книгу "Закат Луизианы - Люциус Шепард"

Ты не скроешь любовь от меня…

Он резко оборвал песню, заметно сконфуженный.

– Здесь нужна гитара, – сказал он.

– О боже! – Вайда помахала ладонью у лица, словно обмахиваясь веером. – Мне неловко признаться, какие ощущения я сейчас испытала.

– Ну да, как же, – сказал он, но с явно польщенным видом.

– Держу пари, девушка, для которой ты написал эту песню, сразу упала навзничь, когда ты ей спел.

– Я написал это сегодня утром, – сказал он. – Вскоре после твоего ухода.

Вайда залилась краской.

– Для меня? Ты написал это для меня?

Он кивнул.

Она поспешно вызвала в памяти слова – послание, переданное ей Формой. «…возможно я знаю ответы/на вопросы, что мучат тебя /тебе нужно только спросить…» Вайде следовало направить Форму по верному пути, сделать шаг навстречу.

Джек погладил ее по локтю:

– Скажи что-нибудь.

– Я потрясена.

– Никто раньше не писал тебе песен?

Она помотала головой:

– Думаю, я никого не вдохновляла. Зеленый спортивный автомобиль вывернул из-за угла, подняв пыль на обочине дороги, и, снова набирая скорость, пронесся мимо ресторанчика к окраине города, где дежурил полицейский с радаром.

– Возможно, я сочиню для тебя еще несколько песен.

Вайде казалось, что дистанция между Джеком и пребывающей в нем Формой сократилась. Они постепенно сливались в единое целое. Она несколько воспряла духом. Ей нужно просто потерпеть день-другой. Потом Форма проявится и унесет ее отсюда.

– Ты по-прежнему собираешься ехать во Флориду?

– Не знаю. – Он посмотрел ей в глаза. – Наверное, нам с тобой придется обсудить наш маршрут.

– Господи, – сказала Вайда. – Надеюсь, ты представляешь, во что ввязываешься.

Он ухмыльнулся:

– Совершенно не представляю.

– У меня серьезные проблемы. Все считают меня помешанной. Если бы только это, но это еще не все. Мне до смерти надоело ошибаться в людях.

– О чем ты говоришь?

– Ты тоже станешь считать меня сумасшедшей.

– Нет.

– Да! – резко сказала она, потом смягчила голос: – Станешь… я знаю. Иногда я сама себе кажусь сумасшедшей.

Колокольчик над дверью звякнул. Двое длинноволосых мужчин в футболках и джинсах, с поясными сумками дальнобойщиков, уселись на табуреты у стойки; старики с тревогой уставились на них.

– Мне нужно работать. – Вайда вытащила из кармана фартука ручку и блокнот.

Джек легко придержал ее за руку:

– Я хочу знать о тебе все. Что бы ты ни рассказала, мои чувства к тебе не изменятся.

Из темной глубины его глаз выглянула Форма.

– Хорошо. Но надеюсь, ты говоришь серьезно, поскольку твои чувства подвергнутся серьезному испытанию.

9

Магическое время

Половину здания с застекленным фасадом на Восточной Монро-стрит занимала лавка с набранными из золотых букв словами «Целебные средства» в единственном незакрашенном овале на витрине, задутой черной краской и украшенной серебряными египетскими крестами, золотыми полумесяцами, звездами и разнообразными загадочными символами, неизвестными Мустейну. Надпись на двери, составленная из букв поменьше, поясняла: «Недра Хоус. Гадание и Общение с Духами».

В другой половине здания размещалось какое-то заведение под вывеской «Улыбнись!» Поскольку жалюзи там были опущены, Мустейн не мог определить, означает ли название фотостудию. В любом случае, подумал он, такое сочетание мистического и земного в очередной раз подтверждает сложившееся у него впечатление, что в Граале эти две противоположные реальности одновременно и слиты воедино, и четко разграничены, словно фрагменты головоломки, которые точно подходят друг к другу, но являются отдельными элементами картины. Он заглянул сквозь незакрашенный овал внутрь и рассмотрел в полутемном помещении застекленные стенды, высокие стеллажи и приоткрытую дверь, от которой расходился желтый веер электрического света. Попробовав дверь, Мустейн обнаружил, что она не заперта, но решил не входить. Что он станет делать, если войдет? Начнет валять дурака? Купит амулет? Он привалился плечом к парковочному счетчику, повернувшись к клубу «Верный шанс», который находился дальше по улице, на противоположной стороне. Солнце ярко освещало неряшливую бетонную коробку, потухшие игральные кости на крыше и пустую парковочную площадку, усыпанную гравием. Время от времени мимо проносились автомобили, направлявшиеся в Билокси и дальше на восток. Чернокожий старик в праздничной розовой рубашке с длинными рукавами, потрепанном комбинезоне и соломенной шляпе с обвисшими полями хромая шел по тротуару; за ним плелся тощий пес с голубым платком, повязанном на шею. Мустейн вспомнил одного контрабасиста, который в Лос-Анджелесе проходил у него пробу на место в группе; он тоже повязывал своей собаке платок на шею. Получив отказ, он набросился с бранью на подружку ударника, которую обвинил в том, что она его околдовала и потому, мол, он сыграл плохо. С тех нор Мустейн относился с предубеждением к собакам с платками.

Когда старик проходил мимо, Мустейн спросил:

– Как дела?

И старик, не поднимая глаз, ответил:

– Несдобровать нам будет, когда здесь этот мерзавец появится к среде.

– Это точно, – сказал Мустейн, устремляя задумчивый взгляд в конец улицы.

Грааль, подумал он, скоро навсегда погрузится в летаргию.

Небо над головой было чистым, но на западе тяжело шевелилось громадное кучевое облако. Странного вида. Похожее на развалившийся свадебный торт со свинцово-серой пенистой каймой у основания, которая меняла форму быстрее, чем белая масса наверху, – словно на облако действовали два разных воздушных потока. Мустейн смотрел, как оно медленно плывет к городу, и думал об истории, рассказанной Вайдой.

Дикая история.

Женщина ее типа, застрявшая в поганой дыре вроде Грааля, не могла не тронуться малость рассудком. Но по сути она была совершенно нормальной. Сильной. С душой, набегающей на вас подобно мощной океанской волне. Ей всего лишь нужен надежный человек, думал он, на которого она могла бы положиться, когда погружается в депрессию. Однако Мустейн не был уверен, что он и есть тот самый человек. Надежностью он никогда не отличался, хотя в его душевном спокойствии и уравновешенности сомневаться не приходилось. Несмотря на все перипетии профессиональной жизни и личные драмы, он неизменно оставался спокойным и уравновешенным. Нервный срыв здорово повысил бы его самооценку, заставил бы снова почувствовать себя живым человеком. Он жил по инерции многие годы. Не обремененный семьей, не связанный дружескими отношениями, словно пострадавший в результате несчастного случая, напрочь выпавшего из памяти. Но к Вайде его влекла некая сила, некий обратный поток эмоций, которому он хотел отдаться. По рекомендации своего первого агента в Лос-Анджелесе, зацикленного на психотерапии, Мустейн в течение месяца раз в неделю посещал психиатра, который после четвертой встречи спросил, планирует ли он продолжить курс. Когда Мустейн ответил отрицательно, психиатр поставил предварительный диагноз, высказав мнение, что у него нарушена связь между разумом и эмоциями.