Читать книгу "Мы, животные - Джастин Торрес"

Но мы не спали. Лежали все втроем на одной кровати, обмахивались бумажными веерами, черный крем пополам с потом тек из-под глаз. Слышали, как Ма возится на кухне, открывает и закрывает шкафчики. Джоэл стал подшучивать насчет ее накрашенных ногтей на ногах: много часов подряд эти тяжелые ботинки, плотные носки, а там, под ними, — розовые пальчики.

— Видели, как она радуется, когда дома разувается и опять их видит, эти ноготки? — спросил он. — Сокровище прямо. Сбрендила на них.

Скрипнула задняя дверь, и мы подошли к окну. Высунуться не рискнули, но Ма и так было хорошо видно. Она стояла на краю ямы, курила и смотрела туда, вниз. Потом спустилась в яму и пропала из виду — улеглась там, а через минуту, не больше, небо треснуло и хлынул дождь — настоящий ливень, сплошные потоки воды по окну, как в автомойке.

— Похоже, это она, — прошептал Манни.

— Что она?

— Устроила дождь.

— Кончай трепаться.

— Яма, похоже, волшебная.

Мы отправились в ванную, подняли с пола два полотенца, сели на кухне за стол и дождались, пока пришла Ма, вся в грязи, голова мокрая, волосы на лбу спутались. Шлепнула одежду на линолеум. Плакать не плакала и не рассердилась, что мы не в кроватях. Взяла полотенца, замоталась ими, и мы пошли за ней в общую комнату, там она вздохнула и рухнула на кушетку. Мы сходили за другими полотенцами и стали вытирать с нее остальную грязь и влагу. Когда полотенца испачкались, в ход пошли бумажные салфетки, мы отчистили ее и обтерли, как могли, а потом накрыли одеялом.

— Он думает, я вот так просто это стерплю? — спросила она, но не нас, а кого-то еще.

Мы сидели на полу перед кушеткой, прижав колени к груди, и подначивали друг друга выйти и залезть в яму. Дождь уже кончился, обычная летняя гроза, но мокро-то все равно будет, и наше воображение наполнило яму червяками, личинками и кротами-утопленниками. Мы решили не подпускать Папса к Ма, сегодня уж точно, — у нас имелись пластмассовые ружья и камуфляж, мы были ее охраной, — поэтому в яму можно было спускаться только по одному.

Манни пошел первый. Вернулся весь грязный, склизкий, как Ма, но мы не стали помогать ему приводить себя в порядок.

— Да, она волшебная, эта яма, — сказал он, улыбаясь. Отряхнулся по-собачьи и забрызгал нас грязью. Джоэл, конечно, трепу Манни про волшебную яму не поверил, но за домом он пробыл долго, дольше Манни, и, когда вернулся, его одежда была сухая.

— Ты раздевался там, что ли? — спросил его Манни.

— Конечно.

— И?

Джоэл пожал плечами.

— Может быть. Может, и волшебная. Посмотрим.

Я был брезглив насчет грязи, и, хотя день был влажно-жаркий, в яме, я подумал, должно быть холодно, и это усилило мою брезгливость, да еще червяки — я видел одного и знал, что там их больше. Я снял с себя все, как Джоэл, и, когда я оказался голый, ничего не оставалось, как лезть туда.

Это была могила. Моя могила. Папс выкопал могилу для меня. Это было первое, что я подумал, и, когда я лег совсем плоско, наполовину погрузившись в жижу на дне, в голове закрутились истории о людях, похороненных заживо, — лавины, оползни, смерть от удушья, — но у меня было желание, и я остался пожелать его, загадать. Я видел прямоугольник неба, обрамленный стенками ямы, и это небо немного меня успокоило — облака, синева; больше сегодня дождя не будет. Мне чудилось, я далеко-далеко от дома, от Ма на кушетке, от братьев, от Папса. Облака, казалось, плыли быстрей, чем когда-либо раньше на моей памяти, и, если я хорошенько уходил в себя, если давал себе полную волю, сознание затуманивалось и я мог вызвать в своем теле ощущение, будто это оно движется, а облака стоят на месте, — я был уверен тогда, что и правда двигаюсь и что яма волшебная. Я закрыл глаза и лежал тихо, неподвижно, но ощущал перемещение — меня то утаскивало вглубь, то относило вдаль, то растягивало, то сжимало. Я позволил себе совсем потерять ориентацию, и много, много времени прошло, прежде чем я загадал свое желание.

Что меня выдернуло оттуда — это их смех. Вдруг все четверо — Ма, Манни, Джоэл и Папс — выросли надо мной из грязи и стали раскачиваться от хохота, как деревья. Мои братья схватили друг друга за плечи, и тряслись, и показывали пальцами, плача от смеха:

— Да ты погляди на него, только погляди! Погляди на это дитятко!

А Ма сказала, что все в порядке, что я могу теперь выбираться наверх.

— Иди сюда, вылазь из этого окопа, — сказала она.

А Папс нагнулся и протянул мне руку, чтобы помочь, протянул и сказал, что война окончена.

Мусоролеты

Мы шли милю за милей, все втроем, поддавая ногами камешки, волоча за собой палки. Мы улизнули; мы обретали свободу. Над нами врастали в сумерки голые ветки, и небо сгущалось, окутывалось темно-лиловым саваном. Холодало, и мы с Джоэлом вслух поинтересовались, не повернуть ли назад.

— Мы на верном пути, — сказал Манни. — Мы все правильно делаем, мы в безопасности.

Дошли до пустого поля, скинули на траву рюкзаки, разбили лагерь. Ветер трепал мочки наших ушей и выхватил у Манни прямо из рук пластиковый пакет. Он увидел в этом знак, порылся в наших запасах и достал тугой, толстый моток бечевки и три черных пластиковых мешка. Мы сделали воздушных змеев: мусорные мешки на бечевке. Мы бежали, поскальзывались, пачкали травой колени джинсов, поднимались, бежали, задыхались до полусмерти от хохота, но мы поймали ветер, и наши мусоролеты взмыли. Так мы летели примерно час, пока ночь не похоронила весь дневной свет, не погасила его, оставив блестеть только звезды и узкий, как обрезок ногтя, месяц, пока змеи не пропали из виду, черные на черном. И тут мы отпустили бечевки, и мусоролеты взмыли по-настоящему — в вышину и вдаль, к небу, как молитвы, а сердца наши за ними вслед.

Папс, хрустя, подъехал по дороге с включенным дальним светом и разом выхватил из темноты все: спальные мешки, рюкзаки и нас, заслоняющих глаза ладонями.

— Черт, — сказал Манни, — надо было в лес идти ночевать.

Но, скорее всего, Папс и там бы нас нашел. Уж такой он был — умел тебя выследить, как ни прячься.

Папс решил, что зачинщиком был Манни: во-первых, потому, что он старший, во-вторых, потому, что он и правда был зачинщиком. До возвращения домой Папс откладывать не стал и отдубасил Манни прямо там, в поле, при свете фар. Они убирали ночной покров, от них на деревья ложились длиннющие дикие тени, и мотор работал, дверь была широко открыта и кабина ярко освещена, поэтому я с расстояния в несколько шагов видел, как в нее влетают и сталкиваются друг с другом ночные бабочки. Он отдубасил Манни жестоко: бил по лицу, бил между ног. Манни безумствовал — орал, завывал, кричал отцу: «Убийца! Убийца!», хотя все были живы. Приковылял ко мне, схватил за рукав, заглянул в глаза.

— Убийца! — сказал он.

— Кого он убил?

— Меня убил! Меня, я мертвец! И моих детей. Манни вечно нес всякую безумную белиберду, а главным слушателем был я, потому что Джоэл умел заслоняться от всего такого, а я нет, я не мог не слышать этих слов и этого воя, не мог отводить глаза.