Читать книгу "Мадьярская венера - Лин Гамильтон"

9 сентября

Похороны Анны вызывали гнетущее ощущение, хотя, возможно, это чувство больше относилось ко мне, поскольку последние два дня я провела в напряженном ожидании, что полиция вот-вот постучится в мою дверь. Я все продолжала дергать за нити памяти, но результат был нулевым. Служба проходила в одной из огромных центральных церквей, слишком большой для нашей немногочисленной компании. Наши шаги эхом отражались от каменного пола. Мы расположились на скамье в переднем ряду. Сибилла все время рыдала. Они уже кремировали тело, и теперь там, где при других обстоятельствах стоял бы гроб, стояла простенькая урна. Здесь присутствовали все те, кто был на нашем «воссоединении», включая Фрэнка, а также мать Анны, печальное маленькое создание по имени Дорис, и, что удивительно, к нам присоединился Альфред Набб.

— Подумал, что старый Альфред должен почтить память, — произнес он, продолжая, по-видимому, по привычке, любыми способами избегать употребления местоимения «я». — При данных обстоятельствах. Вы звонили в полицию?

Мне пришлось признаться, что не звонила, но я пообещала, что обязательно это сделаю.

— Слишком поздно, — покачал он головой. — Рабочие уже приезжали, чтобы поставить камень на место и привести клумбы в порядок. Если бы полиция заинтересовалась этим, ей бы потребовалось очень много времени, чтобы добраться до него.

— Извините, — сконфуженно произнесла я.

— Ну, это в любом случае не вернет ее, не так ли? — проговорил он, ковыляя к своему месту.

Как раз перед самым началом службы появился приятного вида мужчина, ведя двух милых девчушек. Они заняли места в первом ряду через проход от нашей скамьи. Старшей на вид было около девяти, а младшей всего четыре. Обе были одеты в красивые платьица с пышными юбками и кружевными воротничками: первая — в розовое, а вторая — в голубое. Еще на них были белые колготки и черные открытые туфельки. Их светлые волосы были убраны назад заколками в тон туфлям. Это были прелестнейшие создания, каких я когда-либо видела. Младшая была точной копией Анны, а старшенькая больше походила на отца.

Прошло примерно десять минут от начала службы, как чистый звонкий детский голосок тут же заполнил небольшую паузу в происходящем.

— Куда ушла мамочка? — произнесла она. Казалось, звук взлетел под самый купол собора и эхом отозвался из каждого уголка. Мы все вздрогнули, кое-кто затаил дыхание. Мужчина наклонился и прошептал ей что-то на ушко. Думаю, он сказал что-то про небеса.

— Когда она вернется? — спросила она жалобным голоском. Старшая сестра обвила плечи младшей руками и крепко обняла ее. Мужчина, муж Анны, выглядел ужасно. Сибилла разрыдалась, единственное, что мне удалось — это не последовать ее примеру.

* * *

Весь остаток службы я сидела, будто окунувшись в озеро страдания. Мысленно я возвращалась в тот вечер уже в тысячный раз, мучаясь сомнениями, была ли я хоть отчасти ответственна за горе этой маленькой девочки. Сколько же я выпила? Перед тем как мы отправились в музей, я выпила примерно полтора бокала. Вино было чудесным, но нельзя было назвать бокалы большими, и я не успела допить второй. В Коттингеме мне предлагали три бокала шампанского, но я всего лишь сделала пару глотков из каждого. Действительно, у меня было чувство, что я провела весь вечер в поисках моего пропавшего бокала. Я едва пригубила от первого, когда нам предложили оставить бокалы и подняться наверх. После этого мне принесли еще один, но я снова едва притронулась к нему, после чего оставила его в дамской комнате. Я взяла третий, но оставила и этот, чтобы пойти вниз и купить книгу Кароля. Когда я вернулась, то обнаружила на том месте, где оставила свой, несколько недопитых бокалов, так что решила завязать с шампанским.

Все это означало, что к тому времени, когда я вернулась в бар, во мне не могло быть больше, чем пара порций спиртного, максимум — две с половиной. Конечно, еще был В52, что оказалось плохой идеей. Вряд ли они стали бы называть коктейль в честь военного самолета, не будь он такой убийственный. И все же, я сделала всего пару глотков, чего, безусловно, недостаточно не только для того, чтобы отключиться, а уж тем более, чтобы совсем ничего не помнить. Пить я начала примерно в пять вечера. Я вспомнила, что бросала взгляд в баре на часы, незадолго до того, как все покрылось мраком, и они тогда показывали полночь. Это означало, что у меня было около семи часов, чтобы весь алкоголь выветрился. Я подумала, что подхватила какой-нибудь особенный вирус или у меня опухоль мозга. Или, возможно, что более вероятно, я выпила намного больше, чем помнила.

* * *

Погребальной церемонии не было, хотя Сибилла сказала, что мать Анны выбрала место для праха дочери на кладбище, что ведет в ту лощину, где погибла Анна. После службы мы все вернулись в квартиру матери покойной подруги. Это было желтое многоквартирное здание, очень похожее на то, в котором жил Альфред Набб, и всего в паре кварталов от моста. Миссис Белмонт подала нам чай и сандвичи, которые нам обычно раздавали на детских праздниках по поводу дней рождений. На подносах были и сандвичи с ореховым маслом и бананами, огурцами и сливочным сыром, разложенные так, что напоминали фейерверк. Было даже нечто напоминающее шахматную доску, выложенную из кусочков пшеничного и ржаного хлеба. Сибилла, которая, очевидно, решила наесться до отвала, уничтожила почти большую их часть. Также нам предложили крошечные пирожные с розовой глазурью, а для тех, кому нужно было нечто покрепче, в нашем случае для Альфреда Набба, был ужасный на вкус херес.

— Не знал, что она была моей соседкой, — произнес Альфред, разглядывая фотографию Анны, запечатленной в более счастливые времена. Рамка стояла на столе рядом с урной с прахом Анны. — Уже больше двадцати лет живу в том доме, замечал всех, кто проходил по мосту. Не помню, чтобы видел ее когда-либо. Эту леди, — добавил он, указывая на Дорис, — ее мать. Ее видел много раз, но не бедную девушку.

— Я тоже не знала, что она была соседкой, — сказала я. — Я живу как раз по ту сторону моста в Кэббиджтаун. Она была моей одногруппницей в колледже, а я даже не знала, что она живет всего в паре кварталов от меня. Анна редко выбиралась из дома.

Я стала рассматривать фотографии, повсюду расставленные Дорис. Самой трогательной из них была та, на которой Анна была запечатлена со своей семьей: на коленях ее улыбающегося мужа сидел мальчик лет трех, старшая дочка лет шести стояла рядом со своей мамой Анной, которая на руках держала младенца.

Многие фотографии относились к временам колледжа. Анна всегда любила подшутить: то пробиралась в наши комнаты, чтобы перестелить наши постели так, чтобы в них было невозможно спать, или выдумать какую-нибудь очередную проказу или выходку, в которой нам всем приходилось участвовать. На фотографиях она всегда была той, кто ставил другим «рожки», или усердно строила рожицы. Казалось невозможным, чтобы она, после стольких лет страданий и тоски, пришла к такому печальному концу. В тот вечер в баре я ведь хотела пойти за ней, выяснить ее адрес у Сибиллы, чтобы просто посидеть с ней, узнать, что же так терзает ее, но вместо этого я просто слонялась по бару, напиваясь до потери сознания.