Читать книгу "Интервенция. Харбинский экспресс-2 - Андрей Орлов"

Ну что ж, отвечает китаец, ты мне помог, от смерти спас. Поэтому откроюсь тебе. Вообще-то это секрет, никому его не сказываем, но для тебя – исключение.

Вот тебе горшок. В нем снадобье, особенное. В этом снадобье целительная сила собрана. Лечит от всех болезней, какие ты только знаешь. И от тех, что не знаешь, тоже. Храни его в леднике и ни в коем случае на свету долго не оставляй – от этого снадобье силу свою потеряет.

Трофим мужик был хотя и неграмотный, но сметливый. Говорит: за снадобье огромное наше спасибо. В нем я не сомневаюсь – чай, своими глазами видел, какой оно силы. Но вместо горшка не лучше ли будет способ открыть, по которому приготовлено сие волшебство? А то вдруг до дому не донесу. Мало ли что приключится в дороге? А рецепт – он надежней.

Китаец лишь головой покачал.

Нет, отвечает, не вернее. Ты давай уж, бери что имеешь, да и ступай себе. Поскорее, покуда я тут не передумал.

Трофим горшок подхватил – и до дому побег.

А надо сказать, он проживал бобылем, без жены и детей. Из всей живности – пес цепной на дворе да одна-единственная курица, очень старая, от возраста уже яйца не дававшая. Да ему и не требовалось – потому как пропитание свое Трофим добывал ружьишком в лесу.

А еще проживала с ним нянька, какая-то дальняя родня, баба годов девяноста с лишком. Скрюченная, седая, лежала она на печи почти круглый год, спускаясь только по естественным надобностям. Ну и когда проголодается – тоже.

Принес Трофим свой трофей в избу. Поставил на стол, а сам спать завалился – потому как умаялся. Покуда он спал, нянька его пробудилась, с печки сползла и давай по избе шастать – проголодалась. Нашла горшок, хлебнула. Сразу не разобрала, а когда распробовала – закудахтала, заплевалась и горшок со злости в окошко швырнула. Уж очень ей показалось невкусно.

Трофим проснулся, смотрит – горшка нет. Спросил у старухи, где. Та отвечает: ты, верно, хотел надо мной посмеяться, помоев в горшок налил! Грешно это, тебя Господь накажет за такие дела.

А Трофим ревет: где горшок?!

Старуха струхнула – во дворе, говорит, туда его кинула. Где-то в траве валяется.

Побежал Трофим во двор, нашел свой горшок – да только был он бессодержательный. Все снадобье из него вытекло, и следа не осталось. Сунул Трофим Саввич руку внутрь, провел – как есть пусто. Ну, делать нечего. Пригладил бороду, чтоб успокоиться, побрел назад в избу.

А на другой день закинул ружье за спину и с досады в тайгу подался.

Вернулся он только через неделю. За то время в душе у него все перекипело уже, успокоилось. Входит на порог и видит картину: сидит за столом баба. Молодуха – не молодуха, но и не то чтоб старая. Сидит и перед зеркалом волосы чешет.

Кто такая, откуда?!

А баба ему отвечает: совсем ты сдурел, Трофимка. Одичал в тайге. Неужто няньку свою не признаешь?

Трофим как стоял, так и сел. Потому что впрямь перед ним была его старуха-нянька. Только помолодевшая лет на сорок. А то и на все пятьдесят. И волосы у нее были не седые – черные, и горб на спине исчез, словно и не было его никогда.

Завертел Трофим головой по сторонам. Видит: в углу горницы ком какой-то, из тряпок. Подошел – а это вретища, коими бабы подтыкаются, когда у них крови месячные. А нянька между тем подскочила, комок выхватила и за спину спрятала – застеснялась.

Уронил свое ружье Трофим на пол и выбежал вон из избы. А там во дворе курица, хохлатка, квохчет. Пригляделся он – а та на яйцах сидит!

Тут Трофима просто как кнутом ожгло.

Кинулся обратно. Побросал кое-какие припасы в мешок, все сокровища свои, что нажил за годы, – туда же. А было их немного: ровнехонько двадцать два золотых червонца – на соболиных шкурках скопил Трофим Саввич это богатство.

Побежал в тайгу. А перед порогом замешкался, окинул взглядом избу, да на зеркале задержался глазом.

Увидел он там свое отражение.

Все как обычно, вот только борода из цвета перца с солью сделалась обратно, как в молодости, смоляной. Помолодел наш Трофим. Но не сильно – видно, тех капель, что на пальцах его остались, когда он в горшок лазил да потом по бороде ими возил, недостаточно оказалось.

Прибежал он обратно в лес – китайскую деревню искать. Охотник был добрый и путь хорошо запомнил. Обыкновенному человеку ни в жизнь бы дороги не вспомнить. Но Трофим – другое дело. Бежал и думал: кинусь старому в ноги. Расскажу о своей беде – авось да помилует, даст второй горшок волшебного снадобья. Уж я тогда распоряжусь им с умом, эдаким-то сокровищем!

Бежал он, бежал – а деревни все нет. Вот, кажется, сейчас, за этой опушкой откроется – ан не тут-то было! День бежал Трофим, из сил выбился. Свалился под вечер, уснул, наутро – снова искать.

Но так и не нашел он деревню. Будто сквозь землю она провалилась.

Ходил Трофим по тайге, ходил, все надеялся, что свезет ему. Одичал весь, зарос диким волосом. Но телом окреп: ни лихорадка болотная его не брала, ни клещ, ни зверь дикий – силы жизненной в Трофиме стало на троих. И это от нескольких капель! А что было бы, имей он целый горшок?!

Говорят, с тех пор Трофим в деревню свою так и не воротился. По тайге ходит, все ищет старика-китайца.

Кормщик замолчал, поглядел пытливо на Сопова. Потом спросил:

– Ну, как тебе моя сказочка?

– Интересная, – вежливо ответил Клавдий Симеонович. – Только откуда ж все это стало известно? Да в столь любопытных подробностях?

Кормщик поднял голову, улыбнулся. Сопов заметил вдруг, какие у него ровные и белые зубы.

– Я и есть тот Трофим, – сказал он. – Али не догадался?

Наверное, он рассчитывал на театральный эффект. Если так, то кормщика должно было постигнуть разочарование – Клавдий Симеонович нисколько не взволновался. Титулярный советник не отличался излишней живостью воображения. Да иначе и быть не могло – при его-то службе.

– Вот как… – проговорил Сопов. – И что, удалось найти чародейное снадобье?

Он, разумеется, ни на минуту не поверил ни в чудодейственное лекарство, ни в мафусаиловский возраст старца.

– Нет покуда, – кормщик покачал головой. – До сей поры никак не выходило. А с твоим появлением, глядишь, и отыщется…

– При чем же тут я?

– Да при том самом, странничек. Снадобий-то лечебных на свете много, но главное среди них – сам человек. Это давно известно, доподлинно. Есть среди человечков такие, что сами по себе заместо любого лекарства. И ты – один из таковских.

– Я? – изумился Клавдий Симеонович.

– Истинно. Ты что ж думал, я допредь тебя не пробовал Кузьму пользовать? Ведь ко мне первому и побегли, так как я тут – всему голова. Только уж поздненько было. Кузьма, остолоп этакий, насовсем умереть нацелился. Но тут заявляешься ты, по груди колотишь, в уста целуешь – и готово дело!