Читать книгу "Живой позавидует мертвому - Сергей Зверев"

У Алексея Ивановича и Егора не было ни образца, ни инструкции. Как ни просили они у своих соглядатаев пару-другую книг по медицине из библиотечки «Асклепия», те не желали соглашаться. Вероятно, опасались, что заложники могут прихватить что-то из «опасных книг». Безусловно, получить всю ту же важную для проведения хирургической операции информацию можно было посредствам Интернета. Однако о возможности выхода во всемирную паутину можно было даже не заикаться. Охранники, ссылаясь на своего верховода, были категорически против. А некоторые из них даже и не понимали толком, чего русские от них хотят.

Волошин решительно продолжал придерживаться своего главного жизненного принципа. Он постоянно говорил, что безвыходных ситуаций не бывает. Естественно, ему пришлось хорошо поднапрячься, чтобы вызвать в памяти некогда изучавшийся им материал по основам хирургии. Но многолетний опыт и умение возвращаться к, казалось бы, давно забытым знаниям сделали своё дело. Как ни волновался Кобзев, как ни переживал, что ими будет допущена ошибка, операция прошла успешно. Можно было вздохнуть с облегчением – жизнь индуса была в неопасности. А значит, русские врачи и для себя, и для этого бедняги показали свое мастерство выходить победителями из сложного положения.

– Да, с этим мы справились. И не побоюсь даже сказать, что справились блестяще, – промолвил старший доктор, обмывая руки в тазу. – Человеческий разум – великая штука!

– Эх, если бы разум помог нам сделать отсюда ноги, – прошептал его младший коллега и подошёл к зарешеченному окну вспомогательного помещения КДП. Именно здесь им разрешили провести операцию.

В голосе Егора сквозила тревога. Вид из окна открывался никудышный. Оно выходило на стену одного из ангаров. Пространство освещалось мощным прожектором. Разглядеть что-либо слева или справа от ангара никак не получалось, как эпидемиолог ни старался. Со стороны он напоминал любопытного мальчишку, который тщетно пытался подсмотреть в зашторенное окошко своей одноклассницы.

– Ёлки-палки! Ну, ни черта же не видно, – выругался он, отходя от окна.

– «Куда ты завёл нас? Не видно ни зги», – с ухмылкой вспомнил Алексей Николаевич классические строки и скептическим тоном уточнил: – А что, собственно, ты хочешь там увидеть?

– Ну, хоть что-нибудь. Хоть какую-то маленькую зацепку, – говорил Кобзев, источая всё ту же мальчишескую наивность.

– Для чего зацепку? – выразил непонимание старший коллега.

– Да хотя бы для того, чтобы лучше сориентироваться, что собой представляет это место, – стал объяснять эпидемиолог. – Хочется воссоздать в голове полную картину. Планировка, особенности местности и тому подобное...

– А за время прогулок под конвоем ты себе такой картины так и не составил? – терапевт решительно не понимал коллегу. – Да и пару часов назад нас сюда вели из жилого ангара. Ясно, темнота и всё такое. Но ведь можно было кое-что заметить и не прыгать сейчас возле решетки с ритуальными восклицаниями: «А из нашего окна не увидишь ни хрена!»

Кобзев с обиженным видом посмотрел на собеседника и замолчал. Белой завистью он завидовал коллегам по «Асклепию». У них сегодня была вполне реальная возможность бежать из этого чертова места. А его, Егора Кобзева, угораздило застрять здесь из-за больного индуса. Впрочем, между бегством и выполнением врачебной клятвы Гиппократа он однозначно выбрал бы второе. Противоречивость его натуры по-прежнему давала о себе знать, проявляясь в самых неожиданных ситуациях.

Отходивший от наркоза индус негромко застонал. Он лежал на двух придвинутых друг к другу столах, где его, собственно, и оперировали. Больной попытался приподняться и даже что-то сказать. Вероятно, он еще не до конца осознавал, что с ним приключилось. В его мутном взгляде читался вопрос: «Где я?» Алексей Николаевич подошёл к нему и попросил вернуться в исходное положение.

– Тише, братец, тише. Тебе сейчас нельзя волноваться. Всё прошло замечательно. Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что эти злыдни разрешили нам тебя оперировать. Главное, что всё уже позади. Молчи, молчи. Ты нам чуть позже спасибо скажешь, когда полностью оклемаешься, – успокаивал Волошин прооперированного.

Всё слышавший Егор уцепился за последнюю фразу и мрачно пробормотал:

– Конечно, скажет. Если будет кому это «спасибо» адресовать.

Терапевта передёрнуло от таких рассуждений младшего товарища. Он покачал головой и обратился к Кобзеву:

– Не надо себя вот так накручивать, думая о самом плохом. Какой прок от дурных мыслей? Пусть данная ситуация неимоверно сложна. Однако я полагаю, что мы всё-таки сумеем найти из неё выход.

Эпидемиолог несколько секунд молчал, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом. Наконец, он со своим прежним мрачным видом заявил:

– После того, что сегодня произойдёт, найти выход будет гораздо труднее.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Волошин.

– Я имею в виду вполне очевидную вещь, – несколько нервозно молвил тот. – После сегодняшнего побега наших коллег бандиты бездействовать не будут. Они обязательно усилят охрану, станут контролировать нас с еще большим рвением. Вместо одного конвоира будет два или три. Вместо одного замка на ангаре будет три или четыре. По-моему, весьма понятная арифметика.

– Возможно, что ты в этом прав, – согласился Алексей Николаевич. – Однако в любом случае не стоит унывать. Какие бы меры по ужесточению режима террористы ни применяли, мы не должны склонять головы. Она нам дана для того, чтобы думать. Если будем думать, то обязательно сумеем найти другой способ выбраться из этой ловушки.

– Хотелось бы верить, что вы не ошибаетесь, – совсем тихо сказал Кобзев.

Едва он это сделал, как внезапно где-то снаружи раздались очень громкие крики.

– Вот и началось, – прошептал терапевт.

– Ага, понеслось, – кивнул эпидемиолог.

Он никак не мог устоять на своём месте и вновь возвратился к окну. Кобзев припадал к решётке и так, и сяк, но попытки, как и прежде, были напрасными. Выхватить из скудного заоконного пейзажа хоть что-то, намекающее на происходящие там события, не получалось. От отчаяния Егор тихо поругивался, будто ругательства могли чем-то помочь.

Дверь резко распахнулась и стукнулась о стену. В помещение вошли двое бородатых детин. В руках они держали автоматы. По их суровому виду казалось, что пройдет еще одна секунда, и они нажмут на спусковые крючки. Однако бог миловал. Русские с облегчением вздохнули, когда, наконец, один из арабов обратился к ним. Говорил он на ломаном английском.

– Как там этот индеец? Вы хорошо покромсали ему кишки? – спросил он.

– Он не индеец, а индус, – Волошин осмелился поправить араба.

– Вот дерьмо! Да какая разница! – воскликнул араб, рыская по помещению. Увидев индуса живым, усмехнулся и сказал: – Не сдох сукин сын. И вы смотрите, не сдохните.

Он и его напарник злорадно заржали. Кобзеву даже показалось, что от их смеха задрожали остатки стёкол в окне.