Читать книгу "Последняя загадка парфюмера - Антон Грановский"

– А, Глеб! Входи, входи. – Говорил профессор хрипло и в нос.

– Здравствуйте, Игорь Федорович. – Корсак посмотрел на шарф, перевел взгляд на покрасневшие глаза своего бывшего учителя и спросил: – Что, совсем расклеились?

– Ангина, будь она неладна. Вечная моя напасть. – Северин расслабленно махнул рукой. – Да ну и черт с ней. Дай-ка лучше я на тебя взгляну. Н-да… Годы действительно никому не идут на пользу. Кстати, ты в курсе, что галстук… а я полагаю, что эта красная тряпочка у тебя на шее – все-таки галстук… так вот, что галстук полагается носить на груди, а не на плече?

– Правда? – улыбнулся Глеб. – Жаль, что мне раньше никто этого не сказал. – Он поправил съехавший в сторону узел. – Так лучше?

– Намного, – кивнул Северин. – Теперь даже могу пустить тебя в гостиную.

Едва они вошли в комнату, как из клетки, стоящей на подоконнике, раздался гортанный крик:

– Кар-рамба! Свистать всех наверх!

Огромный, разноцветный попугай энергично раскачивался на деревянном шестке.

– Угомонись, Бенвенуто, – строго сказал ему профессор, и попугай замолк.

– Жив еще, курилка? – улыбнулся Глеб, весело глядя на красавца попугая.

– Этот разбойник нас с тобой переживет, – улыбнулся Северин. Он достал из кармана халата трубку и сунул в рот. – Ну что же ты встал? Давай садись, где тебе удобней, и рассказывай. Все-таки года два не виделись.

– Три, – сказал Корсак.

– Тем более! Ты пока подготовься, а я сделаю кофе.

Глеб уселся в кресло, а Северин отправился на кухню.

– Гр-ром победы раздавайся… – послышался из кухни его густой, сочный баритон.

Глеб улыбнулся и устало вытянул ноги, наслаждаясь комфортом. Взгляд его упал на небольшую пепельницу, в которой лежали два белых окурка со следами губной помады на фильтре. Глеб усмехнулся и покачал головой.

Вскоре Северин вернулся с двумя чашками ароматного кофе. Минут двадцать преподаватель и его бывший ученик трепались о жизни. Во время разговора Северин держал во рту трубку, но не зажигал ее по причине больного горла.

Дождавшись паузы в очередном монологе профессора, Глеб закурил, показал сигаретой на пепельницу и спросил:

– Это серьезно?

Северин посмотрел на испачканные помадой окурки и слегка покраснел.

– Серьезней, чем я думал, – сказал он. – Видишь ли… смешно говорить, но я вроде как надумал жениться.

Глеб присвистнул:

– Еще один холостяцкий бастион пал?

– Ну, рано или поздно это должно было случиться, – ответил профессор. – Я никогда не давал обет безбрачия, ты же знаешь.

– И кто эта коварная соблазнительница?

Северин улыбнулся:

– Историк. Хорошая женщина. На десять лет моложе меня.

– На свадьбу-то пригласите?

– Обязательно. Если не будешь зубоскалить.

Северин откинулся на спинку кресла, подставив падавшим из окна солнечным лучам свое лицо вышедшего на покой флибустьера, прищурил глаза и сказал:

– Я знаю о смерти Фаворского. Это он дал тебе картину, не так ли?

– Да, – ответил Глеб.

Северин вставил в рот трубку и задумчиво ее пососал.

– Полагаю, ты взялся за это дело из профессионального любопытства, – сказал он. – Но что может быть любопытного в человеке, умершем естественной смертью?

– Если он действительно умер естественной смертью, то ничего, – сказал Глеб.

– Ага, – прищурился Северин. – Стало быть, ты видишь в кончине Фаворского чей-то злой умысел? Позволь узнать, на чем основываются твои подозрения?

– Много на чем, – ответил Глеб. – Во-первых, я говорил с Фаворским незадолго до его смерти. Он был напуган.

– Виктор? Напуган? Забавно. Насколько я помню, он был не из пугливых.

– Об этом я и говорю. Чтобы выбить его из колеи, нужно было сильно постараться.

Северин вынул изо рта трубку и с тоской на нее посмотрел.

– Чертова ангина, – пробормотал он. Почесал черенком трубки черную бровь и вздохнул: – Ну хорошо. Это во-первых. А во-вторых?

– Я звонил личному врачу Фаворского, и тот заверил, что с сердцем у того все было в порядке. Не пил, не курил, занимался спортом, и все такое. Даже простудами не болел.

Северин нахмурился:

– Действительно, странно. Это все? Или тебя еще что-то насторожило?

– Еще три странных факта. Во-первых…

– Это уже в-третьих, – поправил Северин.

Корсак кивнул:

– В-третьих, на лице Виктора застыло выражение неописуемого ужаса. Я понимаю, как странно это звучит, но факт остается фактом. Об этом мне рассказывал следователь из МУРа. Перед смертью что-то сильно напугало его…

– Или – кто-то, – задумчиво проговорил Северин.

– В-четвертых, – продолжил Корсак, – все, кто побывал в то утро в квартире Фаворского, почувствовали безотчетный страх. Буквально как физическую реальность.

– Все интересней и интересней, – пробормотал Северин. – Это все, или есть еще и «в-пятых»?

– Есть, – кивнул Корсак. – В квартире были открыты все окна, хотя Фаворский терпеть не мог сквозняков. – Глеб прищурил карие глаза. – Что вы об этом думаете, Игорь Федорович?

Северин задумчиво пощипал пальцами флибустьерскую бородку.

– Все это в высшей степени загадочно. И у тебя действительно есть основания предполагать худшее. – Профессор рассеянно посмотрел на распечатанные фотографии картины, лежащие на столе среди книг и тетрадей. – Значит, мистер Спейд[4], ты думаешь, что ключ к разгадке тайны заключен в картине Тильбоха? Кстати, ничего, что я назвал тебя мистером Спейдом? Мой любимый сыщик – миссис Марпл[5], но на нее ты не слишком-то похож.

– Я и на Сэма Спейда не тяну, – усмехнулся в ответ Корсак. – А насчет картины… – Он пожал плечами. – Эта история началась с нее. У меня больше нет никаких зацепок.

Профессор еще немного походил в задумчивости по комнате, потом остановился перед Корсаком. Взгляд его стал тревожным.

– Глеб, ты меня прости, но если смерть Фаворского как-то связана с картиной, то и твоя жизнь под угрозой. Или будет находиться, когда ты поглубже увязнешь. Ты осознаешь опасность?

– Это часть моей профессии, – сказал Глеб.

– Не думаю, что риск оправдан, – с сомнением произнес Северин. – Ну да это твое дело. Если человек перепутал веревочную петлю с галстуком, ему никто не может помешать затянуть узел потуже… А теперь давай-ка вернемся к твоему фламандцу. Итак, Гильрен ван Тильбох родился в 1623 году в Брюсселе. Отец его был художником-неудачником. О матери ничего толком не известно. В тридцать лет Тильбох получил право на профессиональную деятельность и вступил в корпорацию художников – Гильдию Святого Луки. А десять лет спустя возглавил ее. Еще через несколько лет получил статус хранителя городского собрания живописи.