Читать книгу "Южная Мангазея - Киор Янев"

вынужден попросить своего внука Яна отыскать её.

На том ярмарочном холме, уступчивом как горб верблюда, где, тиская эту безбилетницу на обороте гуттаперчевого шапито, Яну показалось, что на каждой её руке по два пряных локтя, она уже три дня подрабатывала балаганной мишенью с глазами навыкат и с мыслями, похожими на лягушачью икру, едва оживлявшимися, когда молниеносный банкомёт метал карты-ножички, и вялыми головастиками для змеиного завтрака увязавшими в ней как в шулерском реквизите из гладкой, блёсткой, земноводной кожи со слабыми заплатками на паре замшевых запинок, на которых, будто на болотных кочках, начинало мерцать бесплотное племя изнемогшего под куполом юпитера, мелкое и блудное, означая что и Клара Айгуль предпочитает быть не фейерверком, но цветочной поляной.

Знаешь, говорила Ка, отлепляя пальцы Яна, — недавно ты мне травил байку твоей бабки про падшего ангела-хранителя. Так вот, это Змей Горыныч. Если мы синяки-гематомы в его небесном мозге, разбившемся над Южной Мангазеей, то у него, трёхголового, есть более важные головы, и это небо лишь копирует, думаю, московское, а всплеснувшиеся вокруг здешние корявые горы — кремль белокаменный. А моя бабка Сольмеке рассказывала о сопернике фиоровантьевой Москвы на звание самого северного итальянского города. Там третья, миниатюрная, самая прекрасная драконья голова.

Насчет Италии не знаю, а вот в Москву я после школы поеду поступать — горделиво заявил Ян. Он был на год старше и учился в следующем классе. — Я на заочные физматкурсы при московском институте поступил.

Только не физмат — рассмеялась Клара Айгуль. — Я знаю, как ты звездой в классе стал! В букинисте откопал книжку с ответами для задачника, который ваш пьяненький физик Евгений Петрович использует, после того как к своей фляжке в школьной самогонной лаборатории приложится — Ой! — Ян был доволен, что удалось ущипнуть Ка, девочку каучуковую и ловко выскальзывающую.

Дмитрий Патрикеевич не стал бранить Клару Айгуль, не подумал даже, наоборот, взял её и Яна с собой в очередной раз на дачу в предгорья Тау, окружавшие Южную Мангазею с трех сторон. Дача располагалась несколько километров ниже Большого ледникового озера, где Дмитрий Патрикеевич с удовольствием фыркал несколько минут и в которое, он считал, очень полезно окунуть на несколько минут подростковую психику. Ага Дир, крупный мужчина правильного сложения, был первым заместителем министра одной из колониальных промышленностей. Сам министр со свинцовыми глазами, искривлявшими пространство, которого Клара Айгуль видела один раз на дне рождения ага Дира, уже несколько месяцев как светился в глиняном мазаре посреди раскаленной степи, но белый колонизатор всегда мог быть только первым замом чингизида, даже призрачного. Когда Клара Айгуль приходила в гости в обширную квартиру ага Дира в центре Юмеи, в прихожей всегда встречалась какая-нибудь раскосая просительница, которая смогла убежать из юрты в текстильный цех и жила теперь в пятиэтажной общаге с привезенными из метрополии клопами под обоями. Искорки живой воды, выфильтрованные сонными тоннами нильского ила на домотканые колтуны, отправляли хрупких египтян в Мокрый Египет юной ударницы труда, просыпавшейся укутанной до пят упругими, как домостроительная арматура, косами, чью прядку, словно оселок девичьей топографии, она прикладывала к прозрачным, как высокогорные мостики, ключицам, немевшим над рискованными излучинами, будто их подщекотывал скрытый в кроватных шишечках, флакончиках и карнизных завитушках намёк на усики приехавшего из аула настырного коллеги газелеокой ударницы, пускавшие такой кошачий фейерверк при входе в общежитие, что и в соседних горенках кончики сооружённых кос гасили по две искорки на ключицах и по одной в крестцовой ямке, в то время как с самих вибрисс осыпалась тревожная штукатурка, напоминая пудру павловского солдата, вступившего в резонанс с арматурой альпийского моста. Ян, записывая что-то в благосклонный блокнотик, беседовал с женщиной востока, ибо Дмитрий Патрикеевич, любимый работницами, возвращался поздно.

В предгорьях Тау дачный воздух тасовал Яна так, что объём успевали обрести только его глаза, спичечными головками искрившие по локтям Клары Айгуль, шершавым, как штакетник, который судорожно сжимает тени, мятущиеся сбить куколь на будущую зимовку. Теперь они ездили сюда каждый конец недели. На даче шелковистая долголягая девочка жила в главном доме, а у Яна был свой отдельный дощатый павильон-скворечник, где он варился всю ночь и лишь утром, если дачная калитка была открыта, циновка с сонным сёрфером на гребне распускавшейся волны тюльпанов выносилась на пригородные склоны, так что волнение розовеющего юноши не кончалось линией местных холмов, но продолжалось волнистыми облаками, пока, мельчая, не заземлялось и, чуть приподнятое остатками небесного электричества, укрощалось чётками занозистого фуникулёрчика.

Клара Айгуль тоже любила кататься на нём с нависшей над городом Веригиной горы, всегда удивляя ага Дира, подсаживавшего гибкую девочку в вагончик. Он вспоминал её миниатюрную мать, тоже, казалось, сделанную из какого-то более тяжёлого, чем обычный женский, материала. На веригиной вершине станция канатной дороги была встроена в старую руину. Сто лет назад по святогорскому примеру женщин не пускали в ракушечную обитель на старой меловой скале, испещрённой столь чуткими слуховыми полостями, что близ гулких расщелин у лугового подножья метались известковые бабочки монашьих выдохов, осыпаясь на лица спящих в притулившейся к горе станице в антониевой тревоге. Липкая мучная пыльца окаменевала скорлупой, под которой рассветный рентген проявлял атавистические черты, так что тесное селенье потрескивало как змеиное гнездо. Теперь, от него остались лишь садовые названия улочек и фруктовый дух, временами вздымавший подвесную вагонетку с ахавшими пассажирами, отчего райончик под канатной дорогой назывался "компот". Однажды Ян попробовал вернуться оттуда на Веригину гору пешком. Когда, наконец, появилась вцепившаяся в кручу разлапистая монастырская руина, полуденный райончик совсем расплавил молодого спортсмена и тот словно оказался во сне зависшей между небом и землёй узкой храмовой бойницы, уже давно фокусировавшей его кошачьим прищуром лишь там, где городской ветерок отклонял питьевые фонтанчики, хлеставшие Яна, как Ерёму, щучьим хвостом колючей радуги.

И весь остальной город в котловине между горами всегда был покрыт плотной дымкой, сквозь которую просвечивала сеть блестящих арыков, точно Юмея держалась над клубящейся пропастью в напряжённом гамаке из выпрямленных горных ручьёв.

Не реальная Юмея, конечно, а та сверкающая, о которой мечтала Ка и поэтому с такой радостью приехала сюда. Освобожденный от тяжелого смога стрельчатый город, стремящийся вверх, с легкими летучими жителями. Ка вздохнула. Она замечала собственную необычную тяжесть. Ожившая Галатея! Скрипят половицы. Виктория Афанасьевна, которой Ка сказала об этом, сказала что это ерунда, только кажется, просто в растущем возрасте её распирает тугая, точно ртутная, кровь. Впрочем, пользу от