Читать книгу "Кракен пробуждается. Паутина - Джон Уиндем"

относилась к географии, которую бедняжка мисс Попл тщетно пыталась в меня вдолбить. Каждый день всплывают какие-нибудь новые названия, о которых я сроду не слышала.

— Не унывай, — утешил я, — в военных сводках упоминаются такие названия, о которых сами географы порой не подозревают, не говоря уж о том, что на обычных картах они и вовсе не значатся.

— Вот опять… сообщают, что около шестидесяти человек смыло какими-то цунам, прошедшими над островом Ростбифа. Где этот Ростбиф? И что еще за цунам?

— Не цунам, дорогая, а цуна́ми, по-японски — волна, гигантская волна, возникающая в результате подводных землетрясений. А где находится Ростбиф — понятия не имею, зато могу предложить целых два острова Сливового Пудинга.

— И чего ты вечно корчишь из себя отличника, Майк? — Филлис осуждающе посмотрела на меня. — М-да, интересно, как это все нас коснется?

— При чем тут мы?

— Я о том, что сейчас происходит на дне.

— С чего ты взяла, что это не настоящие цунами, и связываешь с ними…

— Ах, — перебила меня Филлис, — как звучит: настоящие цунами, с ними, с нами, сними-снами… что еще случится с нами?

— Хорошо, — не выдержал я. — Давай попробуем разобраться.

— …сними-снами…

— Если тебя это так волнует, можешь позвонить своему ученому другу Матету.

— …настоящие цунами…

— У него непременно есть сводки. Он тебе скажет точно — настоящие они или ненастоящие, или…

— Ты уверен? А как они это узнают?

— Спроси чего-нибудь полегче. Узнают и узнают. Матет обязательно в курсе, если там что-то не так.

— Хорошо, — сказала Филлис и вышла из комнаты.

Не прошло и трех минут, как она вернулась.

— Настоящие цунами. Цитирую: «Небольшое сейсмическое возбуждение, произошедшее вблизи острова Святого Амброзия; долгота такая-то, широта такая-то». Кстати, Ростбиф — второе название острова Надежды.

— А где этот остров Надежды?

— А кто его знает, — Филлис беспечно махнула рукой.

Она взяла газету и села на диван.

— Как скучно, — сказала Филлис, сдерживая зевоту, — ничегошеньки не происходит.

— Пока… — резонно заметил я.

— Вчера звонил капитан Винтерс: за два месяца — ни одного сообщения о болидах.

— Он как-нибудь прокомментировал это событие? — Я достал сигарету.

— Нет, просто упомянул между делом.

— Бокер сказал бы, что закончилась первая фаза колонизации: его первопроходцы обустроились, дальнейшее зависит от того, как они будут жить: либо долго, либо в долгах.

— Я думаю — в долгах, а, как говорят русские: «Долг платежом красен».

— Плачу́ и пла́чу, плачу́ и пла́чу… — отозвался я. — Если бы кто-нибудь услышал домашнее чириканье лучшей специалистки по сенсациям, он смог бы составить нам конкуренцию.

Филлис пропустила мое замечание мимо ушей.

— Помнишь, о чем говорил Малларби? — спросила она. — Вот и я не могу понять, какое нам дело, что происходит на дне, почему мы не можем оставить их в покое и уступить ненужную часть мира?

— На первый взгляд вполне разумно, — согласился я. — Но Малларби имел в виду другое, и в этом я с ним абсолютно согласен, — мы столкнулись не с разумом, а с инстинктом. Инстинкт самосохранения сопротивляется уже самой мысли о чуждом ему Разуме, и не без оснований. Трудно представить себе форму разума, если, конечно, не впадать в абстракцию, которая не попыталась бы переустроить среду обитания на свой лад. И как-то уж очень сомнительно, чтобы интересы двух форм разума совпадали, настолько сомнительно, что, думается, вместе нам никак не ужиться.

Филлис задумалась.

— Уж очень мрачно, Майк. Прямо какая-то дарвиновская перспектива.

— «Мрачно» — это, дорогая, эмоции. На самом деле — такова жизнь. Представь, один вид живет в соленой воде, другой — в пресной. Настанет день, когда они расплодятся настолько, что им станет тесно в своих водоемах, и тогда одни, ради своего удобства или продолжения рода — назови как хочешь, — начнут опреснять моря, а другие… как бы это сказать… — подсаливать реки и озера. Только так, и никак иначе.

— То есть ты за то, чтобы закидать океаны атомными бомбами?

— Дорогая, я за естественный ход событий. «Всему свое время», — это не я сказал. Если за летом следует осень, еще не значит, что осенью надо будет тащить лестницу и обрывать листья с деревьев.

— Действительно, с какой стати?

— Вот и я говорю…

— То есть ты против бомбежек? Я правильно тебя поняла?

— Да оставь ты бомбы в покое! Черт возьми, не в них дело. Пойми, как только у человека наметилась первая извилина в мозгу, он огляделся и увидел, что мир в том виде, как он есть, его не устраивает. Думаешь, эти, там на дне, всем довольны? Черта с два. У нас есть все основания для подобного вывода. Или ты считаешь, что наши бомбежки им пришлись по вкусу? Как бы не так. И тут же напрашивается следующий вопрос: сколько осталось до прямого столкновения?

— Ты спрашиваешь меня? Ты сам прекрасно знаешь, что все началось с первой бомбы. Я тоже об этом сожалею.

— Жалеть уже поздно, дорогая. Теперь в их черном списке преобразований природы мы с тобой — на первом месте. А в том, как скоро они обезопасились от нашего оружия, есть нечто зловещее, словно они приготовились ко всему заранее. Будем надеяться, что эти твари останутся в своих Глубинах и не позарятся на наши владения. В противном случае хотел бы я знать, чем мы их встретим?

— Значит, ты все-таки за атомные бомбы, — подытожила Филлис.

— Бог мой! Милая, ни я, ни ты, ни весь Королевский флот, никто не хочет сбрасывать эти бомбы: шуму много, а результат сомнительный. Однако я очень надеюсь, что наш доблестный флот, «ополчась на море смут, сразит их противоборством»[5]. А вот какое оружие мы применим, зависит от времени, места и условий.

Филлис сидела, подперев рукой голову, невидящим взором уставившись в газету.

— Ты говоришь — «такова жизнь», ты в этом уверен? — спросила она немного погодя.

— Да, пусть даже из предположений Бокера верна только часть… Вдвоем с ними нам не ужиться на Земле.

— И когда, по-твоему, это случится?

Я пожал плечами. Если представить, какие естественные препятствия должны преодолеть и те и другие, чтобы добраться друг до друга, можно подумать, по меньшей мере, пройдет не один десяток лет, а то и столетий.

Филлис снова вперилась в пустоту, и я, зная этот симптом, не собирался нарушать ее задумчивости. Мы долго молчали, пока вдруг в наступившую тишину не вкрался мягкий и тревожный полушепот Филлис:

— …ветер, его полночные завывания и стоны утопают в нарастающем рокоте гневных волн океана… слышишь, где-то совсем рядом противно завизжала лебедка — это матросы сбросили за борт