Читать книгу "Моров. Том 4 - Владимир Кощеев"

этим вопросом не буду.

— Время, Иван Владимирович, — сообщил мне управляющий, войдя в мой кабинет. — Пора ехать к Герасимовым.

Кивнув, я поднялся из-за стола и, накинув на себя пиджак, направился на улицу. Автомобиль уже был заведен, Демин открыл мне дверцу. Расположившись на заднем сидении, я дождался, когда Даниил Игнатович сядет за руль.

— Поехали, — велел я, доставая телефон.

Приложение банка открылось по отпечатку пальца. На экране высветилось уведомление о технических работах, так что я даже баланс счета проверить не смог. Пришлось со вздохом сворачивать окно.

Вытащив визитку Лермонтова, я повертел ее в пальцах, после чего решительно набрал номер. Абонент долго не отвечал, видимо, Сергей Юрьевич был занят другими делами. Так что я сбросил вызов и убрал аппарат в карман. В конце концов, новый глаз нужен ему, а не мне, перезвонит.

До особняка Герасимовых мы доехали в полном молчании. Демин вел аккуратно и не превышая разумную скорость. Так что я вообще не ощущал, что мы едем, автомобиль глотал километры дороги так незаметно, как будто я никуда и не ехал.

Слуга принимающего рода открыл мне дверь, и я выбрался наружу. Яркое солнце светило так сильно, что совсем не подходило для печального повода снова прибыть в этот особняк. Впрочем, я и не ощущал особой горечи от смерти Никодима Павловича. Что ни говори, я слишком мало его знал. Хотя и уважал его жертву.

Сегодня никакой музыки и увеселений не было. Количество гостей тоже было небольшим, очевидно, прибыли проститься с Никодимом Павловичем только близкие. И мое появление вызвало удивление у некоторых из них.

А вот новый глава рода Герасимовых решительно двинулся ко мне и с поклоном протянул руку.

— Здравствуйте, Иван Владимирович. Спасибо, что прибыли проводить моего отца.

— Примите мои искренние соболезнования, Анатолий Никодимович, — ответил я на рукопожатие. — Я рад, что, пусть и недолго, но все же был знаком с одним из благороднейших людей Российской Империи, каким был ваш отец.

Новому главе рода было уже пятьдесят лет. И, судя по тому, что я видел, он был точной копией отца. Те же черты, те же следы времени на лице. Несложно было представить, как будет выглядеть Анатолий Никодимович в возрасте своего отца. В нем даже фамильный подбородок, свойственным всем мужчинам, был будто скопирован с отца.

Уже построивший карьеру на военном поприще, Анатолий Никодимович носил звание генерала и находился в шаге от того, чтобы сесть в освободившееся кресло в Генеральном штабе. Впрочем, уверен, сейчас эти мысли были задвинуты на задний план, ведь мы находились на церемонии прощания с его отцом.

— Благодарю, — кивнул он мне. — Прошу, проходите, церемония скоро начнется.

Слуги, носившие траурные ленты, перемещались по саду, периодически останавливаясь у того или другого гостя. Напитков пока что не предлагали, однако какую-то информацию по организации передавали.

Не стал исключением и я.

— Иван Владимирович, — произнес слуга, согнувшись в поклоне, — после церемонии их благородия хотят видеть вас на тризне. Вы останетесь?

— Останусь, — подтвердил я.

Он испарился, скрывшись из вида, а я направился к украшенному входу в родовую усыпальницу. Здесь уже собралось большинство гостей, на алтаре перелистывал страницу пухлой церковной книги священник.

Встав так, чтобы никому не мешать, я кивал узнавшим меня гостям, но сам к разговору не стремился. Резерв чародея, нанесшего удар с помощью державы, я помнил, однако здесь его не было. Возможно, что и не появится, в любом случае я здесь не ради расследований.

— Спасибо, что пришли, Иван Владимирович, — раздался сбоку от меня тихий женский голос, и я повернулся к его обладательнице.

Девушка с чуть покрасневшими глазами смотрела в сторону входа в усыпальницу. На ней было черное, закрытое на квадратные пуговицы платье, которое плотно облегало талию хозяйки. Светлые, почти белые волосы были убраны в толстую косу, заплетенную на голове. Небольшая вуаль прикрывала лоб.

— Я не мог не проститься с таким достойным человеком, — ответил я, прекрасно разглядев перстень на ее пальце.

Девушка печально улыбнулась и протянула мне руку.

— Мирослава Анатольевна, — представилась она. — Никодим Павлович был моим любимым дедушкой.

— Примите мои искренние соболезнования, Мирослава Анатольевна, — ответил я, взяв ее за руку и склонившись к ней, чтобы изобразить поцелуй. — Ваш дедушка был истинным дворянином.

— Да, Иван Владимирович, — произнесла она столь же тихо, когда я отпустил ее пальцы. — Спасибо вам. Вы останетесь после церемонии?

— Останусь, — подтвердил я.

Она грустно улыбнулась и отошла в сторону, чтобы поговорить с другим гостем. Я же посмотрел ей вслед и отвернулся, как только это стало бы неприличным. Симпатичная у Никодима Павловича внучка. И что удивительно, ей совсем не досталось характерных для Герасимовых черт лица.

Наконец, время церемонии наступило. К нам прошел глава рода и, коротко поблагодарив за то, что мы собрались почтить память его отца, повернулся к священнику.

— Начинайте, отче, — кивнул Анатолий Никодимович.

Тот уже несколько минут стоял с раскрытой в нужном месте книгой и, получив разрешение главы рода Герасимова, приступил к молитве. Урна с прахом Никодима Павловича уже стояла на своем месте — видимо, ее принесли, когда я беседовал с внучкой погибшего.

Пока читались молитвы, я думал о том, что пора принять какое-то решение о своей судьбе в этом мире. До сих пор я не особо задумывался, какой будет моя жизнь. Скорее плыл по течению, реагируя на раздражители и стараясь поменьше влезать в здешние интриги.

Однако чем дольше я здесь живу, тем яснее становится, что просто не будет. И каждый раз будут возникать новые враги, которые не оставят попыток от меня избавиться. И не так важна причина, по которой они это станут делать.

Главное, что их цель — уместить меня вот в такую же урну, в которой сейчас лежит Никодим Павлович Герасимов. Супруг, отец, дед, герой Российской Империи, который даже на излете лет выбрал честь вместо собственного спасения.

Кто бы смог что-то сказать ему в его возрасте, если бы Герасимов отступил, позволяя молодым бороться с опасностью? Мало кто в его годы вообще может себя обслуживать. Но у Никодима Павловича был свой род, его потомки, ради которых он и сделал свой выбор.

Я осознал себя в этом мире, и сразу остался один, меня никто и ничего не сдерживало. Мне не требовались подсказки, нравоучения или чужое влияние. Я справлялся сам,