Читать книгу "Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова"

нужно?

– Лучше пойдём вместе со мной на фейслифтинг!

– Лена, пока не полюбишь себя, никакая диета не поможет!

– С ума сошла, это ж бешеные деньжищи! (И любимый вопрос-делегирование.) Ипотеку за тебя Пушкин будет платить?

Через месяц мы встретились на контрольном осмотре. Я сказала, что кроме незаживающих гематом не вижу никакой разницы с тем, что было до этого. Врач ответил: «Ну, можем ещё убрать комки Биша[19]». Я сказала, что подумаю, и на выходе со всей силы шарахнула дверью его кабинета.

Материал по итогу понравился редакции журнала чрезвычайно. Они рассыпались в благодарностях и отправили мне дорогую свечу с запахом амбры в стеклянном стакане. Свеча быстро закончилась, мне слишком полюбился её аромат. Но вазочку от неё я сохранила и поставила в буфет.

Сегодня она – напоминание о том, что однажды под влиянием собственного текста я отрезала кусок себя.

Re: Про козловского и бунина

Посмотрела «Экипаж». Понравился очень, хотя нереальной показалась пересадка пассажиров из одного самолёта в другой. Однако, как сказку воспринимать можно. Козловский – украшение фильма! Всё-таки, талантливый артист.

Читаю Бунина и с удивлением узнала, что термин «нищеброды» – из его рассказа «Деревня». Так герой называет обычных бродячих нищих. Может, кто и до Бунина его применял, но я впервые прочитала у него. Хотя считала, что этот термин придуман современными «мажорами»!

Не извиняйся, что редко пишешь. Я понимаю, что ты занята. Лишь бы у тебя всё было хорошо

Пока.

Re: Про козловского и бунина

А я у него однажды попросила автограф, представляешь?

Впёрлась в его гримёрку как дура и попросила расписаться.

Позорище!

Ну ладно, мне было 20 лет.

Люблю тебя!

Пока.

идёт алгебра, седьмой за день урок, я гипнотизирую стрелку часов, но они равнодушны. со мной рядом сидит Лерка, сосредоточенно что-то выводит в тетради. Лерка не может показать на карте родную Астрахань, знает только Москву – уже всем рассказала, как папа ей купит бюджет на соцфаке МГУ. Ну и что, что в слове «красивее» ставит ударение куда не надо и умножает 5 на 12 с помощью калькулятора. при этом учителя говорят, что она «крепкая хорошистка с претензией на отличницу». Лерка ходит к репетиторам по всем предметам, а ещё её папа отремонтировал в нашей школе крышу и поставил баскетбольное поле. от неё всегда хорошо пахнет: чистотой и духами, но как бы не её, а чужими. то есть будто бы она не душилась ими сама, а словно её частенько обнимает кто-то надушенный; обнимает крепко-крепко. мама, наверное? запах резонирует с вонью столовки, хуже только в раздевалке, полной кислого физкультурного пота и старых тряпок. волосы у Лерки соломенные, длинные; не то что у меня: мать подстригла «под мальчика» ещё во 2-м классе, потому что не было времени заплетать косички. так и повелось. у матери вообще никогда нет времени, она всегда устала и немного разочарована; всегда, что ни делай. и даже моё выступление на поэтическом конкурсе она не пришла слушать. и на собрание пришла сразу после пьянки, Игоряхина мама аж отодвинулась. и молнию на куртке не починит, а я не умею сама. знал бы кто, какой холодный тут дурацкий ветер и как надоело разлетающиеся на нём половинки синтепона рукой придерживать. и дома у нас обычно есть нечего, только серый суп на дне кастрюли.

так вот, Лерка. взгляд скользит по её распластавшейся по стулу ляжке, голени в белых колготках, упирается в две пары стоп – мои, в туфлях, все в трещинах на дешёвом лаке, потерянные стразики и её, тонконосые, замшевые, с ремешочком и маленькой золотой пряжкой. мои, быстро померянные на картонке Кировского рынка, и её – отец привёз из Эмиратов.

ладно, к чему сантименты, вообще-то дружба у нас чисто женская – в том смысле, что я радуюсь её редким двойкам и грущу, заметив, что она выросла из очередного лифчика. а она злится, когда я беру первое место на олимпиаде по литературе и завидует, что я ем всё подряд. ну, блин: вообще-то у меня реально крутые сочинения, не то что Леркины словесные недоноски, из интернетов содранные, да и то с репетом. и поесть я люблю, да, хоть мать и говорит: ты давай на сладенькое-то не налегай. не налегает Лерка – всё время на кефире, тырит у матери тлуоксепин. как вообще можно себе в еде отказывать, не понимаю, если перед тобой, например, кружевные тоненькие блинчики стопочкой аккуратненько, а рядом – жёлтые зёрнышки щучьей икры, опята-маслята-лисички (лисоньки, как я говорила в детстве) плавают, а жижа эта тягучая маринадная – ммм, – картошечка жареная, с хрустящей ломкой корочкой, а внутри мягкая, будто крем. с ней хорошо салат овощной, чтоб с такими помидорами, которые от спелости лопаются, зовут, поют. и огурцами, звенящими свежестью. самое вкусное в салате этом – опустить ломоть белого хлеба и подобрать весь сок, пока не видит никто. и сливы, сливы из закаток – опухшие, чуть битые, но какие же они всё-таки сливы. бля, почему в школе всё время охота жрать?

Лерка – красотка и круто одевается. в неё влюблены все, и даже мой как бы парень Митя Фадеев, который со мной просто так, о чём Лерка мне часто невзначай напоминает во время наших часовых телефонных разговоров. меня бесит, что я копирую её повадки, и, если честно, просто целиком и полностью хочу стать как она: смелой, оторвой, ругаться матом, тусить с модными мальчишками, пить, курить, а не идти по жизни, будто бы зажмурив от страха глаза. я остаюсь у неё с ночёвкой дважды в неделю, ношу нам одни на двоих учебники, потому что это у меня большой и как сказали на рынке вместительный рюкзак, а у неё маленькая сумочка, которую пацаны прозвали «гуси». и Я давлюсь её аудиозаписями (всякое модное инди), хотя вообще-то люблю «Maroon 5» и Аврил Лавин.

внезапно я слышу свою фамилию. ненавижу её даже сильнее, чем эфемерный призрак отца, который больше ничего мне от себя не оставил. «хватит в окно смотреть, идём к доске решать», – математичка Ирина Санна с нами всегда обезличенно, будто с солдатами. меня чуть не сваливает с ног дурнота, но я иду к доске, уже слышу смешки с задних парт и угадываю в едва уловимом шёпоте обидные словечки. я заливаюсь краской, и вязь символов cos, sin, tg, log – которые и без того для меня китайская грамота – расплывается, раздваивается и вовсе теряет очертания. в уголках глаз становится влажно, я знаю, что уже через минуту начну плакать. что ещё через минуту – Коля Кашкарин, главный монстр параллели, начнёт над этим ржать. а потом зачерпнёт земли из цветочного горшка с умирающим фикусом, прямо рукой, насыплет в пачку из-под чипсов, которые перманентно жрёт на всех уроках, плюнет туда, высморкается под гнусное хихиканье своих шестёрок. и ещё раз харкнет, чтобы наверняка. а в конце урока подойдёт и скажет: «да лан те, кто расстраивается из-за двоек, на вот, хочешь чипсонов?» я чипсы не люблю, потому что лучше поесть жареной картошки, но этот так посмотрит, что отказать не получится. я влюблена в Кашкарина, наверное, с 5-го класса. но где я – лох, нищая безотцовщина в некрасивой одежде, молчаливая троечница, и где Кашкарин. он недавно такое придумал: положил пятирублёвую монету через джинсы Маше Пироевой, потом сказал на весь класс: «Машка, у тебя там в копилке прибавление». Маша плакала, а все смеялись, и я тоже смеялась, потому что мне было страшно, что он со мной точно так же поступит. Машкина мама пыталась скандалить (моя бы даже не прореагировала, максимум бы – заржала), вызывали в школу кашкаринскую мать. так та сказала, что девочки своими проститутскими джинсами развращают пацанов и отвлекают их от учёбы. вот понятно теперь, почему Кашкарин такой. «тройки, двойки и колы, все приятели мои», как бабушка про него говорит.

и вот мои пальцы, вымазанные синей пастой, все в заусенцах, царапинах, с отколовшимся чёрным лаком, ныряют в пакетик «лэйс». Коля улыбается, и кажется, будто время остановилось. и всё это словно на картине, где эти чуваки тянутся друг к другу, как там её, не помню. и я чувствую, что в этом его предложении есть ЧТО-ТО,