Читать книгу "Что было пороками, стало нравами - Сергей Исаевич Голод"

служащих (без высшего образования) удельный вес больных превышает долю фактического населения этой социальной прослойки в два раза, а среди работниц сферы услуг— соответственно в три раза. Другими словами, вступление в сексуальные связи мужчин, скажем, с официанткой увеличивало вероятность заражения по сравнению с фабричной работницей в три раза.

Сексуальное поведение венерологических больных дает общее представление о личностно отчужденных контактах, но не дифференцирует их на проституционные и развратные. Поясняя эту мысль, ограничусь одним из нарративных интервью, взятым мною в Ленинградской венерологической больнице.

Больная Л. поступила в стационар в октябре 1969 года, заразившись второй раз триппером. Ей 19 лет, учащаяся техникума. Внешне вполне привлекательна, в меру стеснительна. Курит. Употребляет алкоголь (предпочитает шампанское и коньяк). Сексуальный дебют пришелся на конец мая, с тех пор имела контакты с 8—9 партнерами. Рисует обстановку первого сближения следующим образом.

Вечером вдвоем с подругой была на концерте музыкальной группы. После окончания познакомилась с артистом оркестра, который оставил ей номер телефона. Ночевала у подруги. Утром «нашла» номер — позвонила в гостиницу. Встретились, выпили — отдалась. Говорит, что не хотела этого, предупреждала партнера о своей девственности. Тот ее успокоил, заявив: «Если на самом деле так, то не трону». Отдалась, ничего не чувствуя. <...> И в дальнейшем (с другими мужчинами) контакты на том же эмоциональном уровне. На мой вопрос, для чего она вступает в сексуальные отношения, доставляет ли ей физическая близость удовольствие, интересно ли ей с партнерами, ответила: «Нет, просто отдаюсь за компанию. Надо же себя куда-то деть». Точнее говоря, сексуальность для молодой особы выполняла функцию рекреации. Подчерки) , что сама женщина не осознает свое поведение как безнравственное. На прямой вопрос: «Пошла бы ты в публичный дом?» очень обиделась и ответила: «Я не такая!»

Неудивительно, что именно венерологи предприняли первую попытку отграничить проституцию от разврата.

На протяжении 1960-х годов врач В.С. Мыскин под руководством социального психолога В.Б. Ольшанского изучал сексуальные практики женщин, проходивших курс лечения в закрытом Московском венерологическом стационаре (см.: Мыскин 1971). Из генеральной совокупности 6012 человек исследователем были случайным образом отобраны 1000 женщин, которые и образовали две равновеликие подвыборки. Первая — лица, занимающиеся проституцией. Это женщины, доставленные сотрудниками милиции в результате рейдов на Комсомольской площади (район трех железнодорожных вокзалов) г. Москвы для обследования и последующего принудительного лечения. Вторая — лица, вовлеченные в «промискуитетные» связи (путаны) и уклоняющиеся от лечения в венерологических диспансеpax. Воспроизведем основные социально-бытовые параметры, характеризующие проституток и путан.

Подавляющая часть тех и других — выходцы из рабочих семей (63% и 65%), из служащих — соответственно 20% и 21% и мизерное число — из колхозников и интеллигенции. Среди профессионально занятых преобладают работницы с неполным средним образованием; обращает на себя внимание, что работающих в первой группе вдвое меньше, чем во второй, так как большинство проституток (55% против 15%) не обременяют себя деятельностью на благо общества. Поэтому, естественно, основной источник их дохода — торговля телом. Жилищные условия (на общем фоне тех лет) вполне удовлетворительные: 61% имели отдельную квартиру или комнату со всеми удобствами. Более 90% респонденток — незамужние и почти 70% — бездетные. Досуг, как правило, примитивен и пассивен, иногда — кино, но довольно часто (особенно для первой подвыборки) — посещение ресторанов, баров и пивных. Между прочим, обнаруживается близость социального состава и бытовых условий проституток начала (30-е гг.) и конца (60-е гг.) рассматриваемого срока. Интегральная оценка здоровья такова — большинство женщин поступили в стационар «в состоянии соматической и неврологической астенизации, с явлением гиповитаминоза, вызванного нерегулярным питанием и повышенным потреблением алкоголя» (Мыскин 1971: 10).

Теперь обратимся к данным, характеризующим собственно сексуальную практику: интерес к мужчинам пробудился до 14 лет у 43% будущих проституток против 23% путан, в эротическую активность до совершеннолетия были вовлечены соответственно 64% и 55%, многочисленные случайные контакты имели 100% женщин из первой выборки и 91% — второй. Отсюда вполне объяснимо незнание источников заражения венерическими болезнями — 82 и 58 случаев на каждую сотню. Улица, вокзал, ресторан явились предпочтительными местами знакомства для 92% проституток и 59% развратниц. И, что весьма показательно, — на отсутствие сексуальной удовлетворенности указала почти равная доля женщин из обеих выборок (69% и 66%).

Говоря без обиняков, если пренебречь нюансами и сосредоточиться на общем, то очевидной становится смысловая близость проституции и промискуитета — всё богатство эротических отношений редуцировано к половому акту. И первые, и вторые связи в своем большинстве становятся возможными в силу отсутствия у человека интернальной ответственности и культурного примитивизма. Попытки с помощью физической близости решить проблему психоэмоционального дискомфорта и бытовой неустроенности, найти выход из состояния одиночества, чувства, не подкрепленные включением в общение, обречены на неудачу. Партнером пользуются для достижения неспецифической цели: релаксации, социального самоутверждения и заработка — как вещью. Разврат — питательная среда для проституции. Последняя, нет сомнения, наиболее упрощенный, манифестируемый вид сексуальности.

Прискорбно для социолога, но с фактами не поспоришь: врачи, юристы и отчасти педагоги в 1930—1950-е годы вновь, как и на заре изучения социальных аспектов сексуальности (рубеж XIX—XX вв.), составляли ядро исследовательских кадров. Однако результат оказался иной — периферийность проблем и малая научная продуктивность. Так, в материалах первой (после почти полувекового перерыва) научно-практической конференции по сексопатологии (организованной в конце 1960-х годов московским НИИ психиатрии) раздел «Вопросы организации сексологической помощи» (т. е. социальный) занимает лишь 10 при общем объеме тома в 150 страниц. Указанное соотношение «нормы» и «патологии» само по себе настораживает: не происходит ли медикализация сексуальности? И всё же разочаровывает другое — качество текстов. Не буду голословным, процитирую два пассажа относительно так называемого полового воспитания. «Вопросы полового воспитания подростков, — писал ведущий специалист лаборатории психологических проблем полового воспитания Института психологии Академии педагогических наук, — относятся к числу наименее разработанных в педагогике, медицине и психологии. <...> Опыт проведения нами организационной работы в области полового воспитания убедил нас в том, что должна быть осуществлена плановая и повсеместная инструктивная подготовка педагогов и школьных врачей, с регулярной постановкой этих вопросов на педагогических советах, на родительских собраниях и т. д.» (Богданович 1969: 5—6). Не менее показательно и следующее суждение, взятое из того же опуса: «Обзор имеющейся литературы в СССР и за рубежом, касающейся полового воспитания дошкольников, свидетельствует о том, что данная область является совершенно неразработанной». И далее следует «собственное открытие» автора: