Читать книгу "Как профукать миллион - Андрей Михайлович Дышев"

оттуда потрепанное портмоне и стал отсчитывать деньги. Клим терпеливо ждал, признаваясь себе, что этот вид ожидания тем приятнее, чем дольше он длится.

– Здесь гонорар за первый отрывок, – сказал редактор, протягивая деньги. – И аванс за второй. Замечательная жизнь Кабана и Бутылки изучена тобой еще не до конца. Я прав, гений?

Глава девятая

Администратору гостиницы прежде никак не удавалось запомнить Клима в лицо, и она всякий раз останавливала его грозным и звонким окриком: «Молодой человек! Стойте! Стоять, я сказала! К кому идете? В какой номер?» А теперь вдруг она удивительным образом переменилась. При появлении Клима в фойе, она выбежала из-за своей стойки, и ее лицо от улыбки стало необыкновенно широким, а глаза превратились в узенькие щелочки.

– А я читаю ваш роман! – объявила она с таким гордым видом, будто хотела выпросить за этот подвиг медаль. – Вот не думала, что вы писатель! А трудно писать романы, да? Значит, вы у нас как бы в командировке… Хоть бы книжечку свою подарили! А можете написать мне на газете какое-нибудь пожелание?

Клим согласился. Снова упиваясь чувством власти и вседозволенности, он смело зашел в святая святых всякой гостиницы – за стойку администратора. Газета с его романом в развернутом виде лежала посреди стола, словно подготовленная для трапезы, только на ней вместо бутылки и стаканов лежали очки.

– Ручку дайте! – попросил Клим, садясь за стол.

– Да, да, пожалуйста, самую лучшую, которой я записываю в книгу постояльцев!

Он чувствовал себя очень хорошо, несмотря на то, что рука немного дрожала, а в голове шумело. Он вспомнил, как однажды увидел по телевизору президента России, который оставлял автограф в книге почетных гостей, и постарался произвести такой же царский наклон головы, и так же размашисто и властно водить ручкой по бумаге.

– Меня зовут Лариса Ивановна, – подсказала администратор, шумно дыша Климу над ухом. – Можно просто Лариса… И еще какое-нибудь пожелание добавьте…

Клим на мгновение задумался и вывел на полях: «Ларисе желаю неувядания!» Полюбовавшись на этот утонченный лаконизм, он размашисто расписался: «Клим Нелипов».

– Спасибо! – с чувством произнесла администратор, прижимая газету к груди. – Повешу в рамке на стену.

Клим хотел встать, но женщина положила перед ним небольшую стопку таких же газет.

– И еще, пожалуйста, – заискивающим голосом произнесла она. – Это подпишите Гоцаку Герману Петровичу. Это – Саньке… или Сашке. Это – подружке Вале…

Клим подписывал газеты с удовольствием, вот только с пожеланиями пришлось туго. Гоцаку он пожелал успехов в работе, Саньке – долголетия, а вот подружке Вальке, хоть убей, не знал чего пожелать.

– Напишите ей «счастливой старости», – мстительно щурясь, подсказала администратор.

Клим так и сделал.

– А что, она очень старая? – спросил он, передавая женщине газету.

– Не имеет значения, – отмахнулась она, не сводя глаз с Клима. – Я все наглядеться на вас не могу. Не каждый день к нам живые писатели приезжают. Вот чудно! И зарабатываете, наверное, прилично?

– Мне пора, – сказал Клим.

Ему было тяжело подниматься по лестнице. Наверное, давал о себе знать груз возросшего самомнения. Зайдя в номер, Клим надолго застрял у зеркала. Он рассматривал себя и гадал, похож он на настоящего писателя или не очень. Потом он выгреб из карманов деньги и пересчитал их. Столь внушительную сумму ему еще никогда не приходилось держать в руках. «А что, – подумал он, – не вернуться ли в институт, и не сунуть ли эти деньги преподу, пусть подавится!»

Но мысли об институте вдруг навеяли на Клима непроглядную тоску. Он вспомнил общагу, конспекты, учебники и хроническую пустоту в карманах. Здесь было куда интереснее, и будущее казалось заманчивым, ослепляющим и непредсказуемым. Клим еще раз посмотрел на себя в зеркало, напустил на лоб челку и сел за работу. На этот раз ему предстояло преобразовать в рукопись обе стороны кассеты, что составляло девяносто минут непрекращающейся, местами совершенно бессмысленной болтовни, напоминающей митинг больных в психушке. В сюжетную канву гармонично вплелись новые герои – Отвертка, Башмак и Окурок. Клим пребывал в творческом экстазе до четырех часов утра, отвлекшись от работы всего лишь дважды: когда позвонила Таня и пожелала ему спокойной ночи, и когда у памятника снова материализовались его литературные герои и стали хором звать Клима опохмелиться.

Утром ему позвонил сам Иван Михалыч.

– Подготовил очередной кусок? – спросил он даже не поздоровавшись.

Клима задело, что в интонации редактора угадывалось плохо скрытое пренебрежение, и особенно резануло слух слово «кусок».

– Куском называют прапорщика в армии, – ответил Клим, стараясь своим холодным тоном вызвать у редактора уважение к себе. – А я готовлю отрывки из романа.

Климу было интересно, как отреагирует на это Иван Михалыч, и с удовлетворением ответил, что после недолгой паузы редактор сменил тон.

– Ну, ладно, не обижайся, – примирительно сказал он. – Понимаешь, у нас тут запарка. Мы отпечатали еще одну тысячу, и надо срочно засылать в набор продолжение. Это первое. И второе: приехал человек из областного книжного издательства. Хочет с тобой поговорить насчет книги. Мой тебе совет: соглашайся на его любые условия, потому как такого шанса у тебя больше не будет.

«Ого! – подумал Клим. – Мою книгу хотят издать!» Он опустил трубку, подпрыгнул до потолка и, подбоченившись, застыл у зеркала.

– Значить, так! – сказал он своему отражению. – Книгой меня уже не удивишь. У меня их столько, что на книжной полке не умещаются. Но, так и быть. Я позволяю вам напечатать мое произведение. Но с одним условием: роман должен быть отпечатан на качественной туалетной бумаге, чтобы моим читателям было комфортно!

От этих слов ему самому вдруг стало неуютно, и Клим даже выглянул в гостиничный коридор, желая убедиться, что его никто не подслушивал.

В фойе Клим надолго увяз в пикете из обслуживающего персонала. Уборщицы, прачки, электрики и сантехники во главе с администраторшей преградили ему путь и стали наперебой задавать вопросы, касающиеся преимущественно личной жизни и сумм авторского вознаграждения. Клим с удовольствием принялся рассказывать о своих великих предках – писателях, художниках и графах, которые все как один померли на далекой чужбине, в эмиграции; с этой темы плавно перешел на себя и подробно остановился на теории человеческих параллелей. Общение с читателями затянулось, и когда пришло время раздавать автографы, в фойе неожиданно зашел Иван Михалыч.

– Господин Нелипов! – сказал он, как-то странно улыбаясь, будто съел что-то ужасно кислое. – Вас ждут!

– Увы, увы! – с сожалением сказал Клим своим поклонникам, отодвигая от себя пачку газет. – Как-нибудь в следующий раз.

По пути в редакцию Иван Михалыч отчитал гения, как мальчишку.

– Тебя уже