Читать книгу "Рубеж - Марина и Сергей Дяченко"

Глаза возмутительницы спокойствия – а ведь это она стояла сейчас передо мной – округлились еще больше. Она прижала к себе младенца так, что он пискнул, а двое – или все-таки трое? – оборвышей, цеплявшихся за юбку, заревели в голос, кто-то из разбуженных героев желчно засмеялся, кто-то грохнул дверью, кто-то выругался достаточно грязно – я только под горячую руку, в поединке, умею так ругаться.

Управляющий, подгоняемый толчками и пинками разъяренных постояльцев, наконец-то добрался до нас. Лицо его в полумраке коридора казалось темно-серым.

– Ах ты, сучка! Ах ты…

Я перехватил его занесенную руку. Не хватало еще, чтобы в моем присутствии били женщину.

Дети завопили громче, хотя это, казалось, было уже невозможно.

– Го… сподин…

Управляющий задохнулся; вероятно, я слишком сильно сдавил его руку. Не повезло бедняге – еще поймает, чего доброго, сердечный приступ!

– А вы…

Трое раздраженных героев – нет, уже шестеро – смотрели теперь не на бродяжку, а на меня.

– Спокойствие, – я обезоруживающе улыбнулся и выпустил руку управляющего. Бедняга на четвереньках отполз в сторону.

– Пошла вон, – холодно сказал бродяжке седьмой соискатель, тот самый плечистый и длинноволосый, мой сосед. Женщина затравленно оглянулась, бочком-бочком, увлекая за собой оборвышей, отступила к лестнице…

– Погоди, – весело сказали из толпы постояльцев. – Дождь на улице, куда ты с малыми пойдешь?

Стало тихо. Даже сопение геройских приспешников, мало-помалу повыползавших из нижних, не столь привилегированных комнат, на короткое время прервалось. Даже орущие дети притихли, и стало слышно, как барабанят по крыше и по стеклу крупные дождевые капли…

Я хмыкнул. «Господи-ин… под стеночкой…»

– Ладно, заходи, – я ногой распахнул дверь комнаты за своей спиной.

Бродяжка хлопнула черными круглыми глазами. Герои, чей сон был нарушен наглым и невозможным образом, зароптали.

– Мой номер, кого хочу, того зову, – сообщил я возмущенным конкурентам.

Никто не стал комментировать мои слова. Кто-то в задних рядах пробормотал что-то насчет вшей, кто-то велел слуге немедленно паковать вещи, кто-то пригрозил управляющему, что съедет завтра… И все. В коридоре остались я, бродяжка со своими оборвышами, скулящий в углу управляющий да еще один мой конкурент, лысоватый, несмотря на молодость, скуластый парень. Тот самый, что крикнул «Погоди…». Мы обменялись взглядами. Не так, чтобы очень дружескими, но понимающими, по крайней мере.

Оборвышей у юбки оказалось-таки не два, а три. Они мирно просопели до рассвета – а когда на рассвете я уснул наконец, бесшумно убрались вместе с мамашей, не сказав ни «здрасьте», ни «до свидания», ни, разумеется, «спасибо».

Утром горничная, морщась, собрала грязные простыни в углу. А еще через полчаса я напрочь забыл о ночном происшествии – и не вспомнил бы о нем, если бы не желчные, со следами недосыпа лица конкурентов-соискателей.

После завтрака посыльный принес мне личное приглашение от князя. Мне велено было явиться для испытания – но не во дворец, а по адресу, который прилагался. Причем подельщиков предписано было с собою не брать.

Я прогнал воспоминание об отрубленной голове на окровавленных досках. Велел подельщикам ждать неотлучно – и пошел туда, куда меня звали.

* * *

Дом стоял на окраине, и был он городским приютом. Во всяком случае, так сообщала вывеска на воротах.

– Сюда, пожалуйста.

От персонала исходил запах нового сукна. Вероятно, события здесь ждали и готовились, покрасили, побелили, вымыли, приоделись…

Сам князь встретил меня в комнатушке управляющего. Склоняясь в приветствии, я пытался не смотреть на его лицо, однако есть приличия, а есть элементарная вежливость; я не выдержал и взглянул властителю в глаза.

И сразу захотелось сматываться отсюда подальше, забыв о Большом заказе и о предстоящем испытании. Ну его совсем, это ведь именно те, тогда мутноватые, а теперь ясные и чуть насмешливые глаза, это его голову снимут мечом и положат под рогожу!..

Это будет?

Возможно, Шакал просто морочил меня? Почему я верю Шакалу? Кто поймет, в чем был истинный смысл видения?

Все мы рискуем головой. На плахе ли, на большой ли дороге ради Большого заказа…

– А это ваш соперник.

Я обернулся.

Тот самый лысоватый герой, что сказал вчера ночью: «Погоди… Дождь на улице, куда ты с малыми пойдешь?»

До меня только теперь дошло, что прочих десятерых соискателей нет. Я даже оглянулся недоуменно, будто ожидая, что они прячутся за портьерами и сейчас выглянут, чтобы насладиться моим удивлением.

– К сожалению, прочие претенденты не прошли первого тура испытаний. Да, господа, я же предупреждал, что задание специфическое, и отбирать исполнителя придется не в поединках, не в соревнованиях… Что ж, у каждого из вас равные шансы получить Большой заказ, все зависит от вас, господа.

Лысый подмигнул мне. Во как, говорило его простоватое лукавое лицо. И не знаешь, где найдешь, а где споткнешься!

Я вымученно улыбнулся в ответ.

Князь что-то говорил – я не слышал слов. Князь куда-то указывал рукой; на пальце у него…

Этот перстень я не спутаю ни с чем. Видение, дарованное Шакалом, было таким ярким…

Перстень с тусклым красным камнем. Тусклым, будто затаившимся и вместе с тем таким красным, что даже я, со своим черно-белым зрением, осознаю его воспаленную красноту.

Но перстень был у человека, который пришел в мертвецкую! А голова лежала на столе. Как получилось, что и голова, и перстень принадлежат теперь одному человеку?!

– Что с вами, благородный Рио? – Князь улыбался.

– Бессонная ночь, – я кротко улыбнулся. На самом деле, чтобы сломить меня, бессонных ночей должно быть как минимум три.

– Надеюсь, не помешает… испытание… решить…

Я кивнул, не дослушав.

Я уже знал, что проиграю испытание. Не пройду по конкурсу; вон, пусть лысоватый получает Большой заказ и все сопутствующие беды и награды. Не в добрый час мы с подельщиками взялись конвоировать клетку с Глиняным Шакалом – все, что произошло между мной и Хостиком, все, что произошло внутри меня… встреча, в конце концов, с отрубленной головой на чужих плечах и перстнем на чужом пальце…

Мой соперник что-то сказал. Я тупо огляделся.

Это был, наверное, самый большой зал в печальном заведении под названием приют. Сейчас здесь не было мебели, только скамейки вдоль стен, пол надраен так, что отражаются люстры, и – никого, только мы с лысоватым соперником.

Бесшумно открылись двери, и вошло штук тридцать ребятишек лет примерно от трех до десяти. Видно было, что идти им боязно, и не идти тоже нельзя – велели.