Читать книгу "Партизаны в Бихаче - Бранко Чопич"

боевых товарищей, но тетка Тодория так настаивала, просила и уговаривала, что в конце концов паренек был вынужден согласиться.

Вечером санитары нашли его кровать пустой, а на одеяле короткое прощальное письмо:

«Дорогие товарищи, ухожу лечиться к товарищу Тодории, которая своими уговорами и мольбами до того меня заморочила, что я уж и сам не знаю, что делаю».

Как Тодория транспортировала своего подопечного — это осталось тайной. Один крестьянин, что жил по соседству, клялся и божился, что у него в тот вечер кто-то увел вола, которого он только на другой день обнаружил перед хлевом с надетым на рог большим куском картона с надписью:

«Спасибо хозяину за вола!

Раненый и баба».

— Уехал, значит, на воле, — удивлялись его товарищи. — Вот так Тодория, какая хитрющая, чтоб ей черт пятки крапивой пощекотал!

Пока они дивились бабе, волу и записке, пожаловали новые гости, а с ними и новые чудеса. Нежданно-негаданно откуда-то появились Черный Гаврило со своим пулеметом и повар Лиян со своим неразлучным Шушлей, гордостью всех грмечских лошадей.

Сражаясь за свободу, славные пролетарии перевалили через многие горы и долы, прошли через тесные, мрачные ущелья, видели немало деревень и поселков, но на всем их долгом пути им еще не приходилось встречаться с таким огромным детиной, каким был Черный Гаврило.

Стоят бойцы и изумленно глаза таращат: это ж прямо-таки человек-гора! Такой если крикнет, крыша обрушится тебе на голову, чихнет — стекла из рам повылетят — одним словом, страх, да и только! И как только он попал в партизаны, интересно было бы узнать? Наверняка еще года три-четыре назад в леса подался, а когда война кончится, не так-то легко будет его уговорить вернуться назад в деревню, придется, наверное, целого поросенка изжарить, чтобы его умилостивить.

— А правда, куда ты решил после войны пойти? — спросил один боец.

— Подамся в лесники, — пробасил Черный Гаврило, обнимая свой неразлучный пулемет.

— Ну, что я говорил! Он больше из леса никуда! — воскликнул боец. — Небось и с пулеметом своим не захочет расставаться.

— Никогда! — коротко отрезал Гаврило.

— Он его никогда с плеча не снимает, — вставил повар Лиян. — Марширует себе впереди, а я с конем — за ним.

— А разве вы в походе не на конях пулеметы возите? — спросил тот же боец.

— Неужто я какой-то кляче доверю боевое оружие? — удивился Черный Гаврило. — Это для меня был бы позор. Лошадь — она ведь бессловесное и безответственное животное, и больше ничего.

— Однако тебе ж тяжело.

— Что, мне тяжела эта игрушка, эта жестяная трубочка? — изумился великан. — Мне было бы тяжело, когда бы я ее не чувствовал на своем плече.

Тут черный гигант повернулся к Лиянову коню и загудел:

— Пулемет бы он хотел носить, видали? Нет, братец, дудки, ничего не выйдет, пока Черный Гаврило живой. Хочется ему у меня мой военный хлеб отбить! Нет, дорогой мой, здесь тебе Краина, которая издавна привыкла на своей спине и потяжелее, чем пулемет, тяжести таскать.

Один из санитаров поглядел на буйную шевелюру Гаврилы и хмуро заметил:

— А ты, товарищ, видать, забыл о приказе нашей санитарной службы о том, что все бойцы должны остричь волосы, чтобы предупредить возможную эпидемию сыпного тифа и других подобных болезней.

Черный Гаврило ощетинился, как дикий кабан.

— А ты, приятель, забыл, что меня можно остричь, только когда снимешь мне голову с плеч? Краинцы — это тебе не овцы, чтобы их просто так взять да и остричь наголо.

— Ну и ладно, раз так, то не стригись хоть еще лет сто, — рассердился санитар.

— А вот как раз тебе назло сейчас же остригусь, сию же минуту! — закричал Гаврило. — А ну, Лиян, давай сюда ножницы для стрижки овец, вон они у Шушли в переметной суме.

Лиян быстро нашел в переметной суме широкие закопченные ножницы, какими обычно стригут овец, велел Гавриле сесть на землю и стал его стричь.

— Эй, осторожней, не рви волосы-то! — завопил Гаврило.

— Не ори! — строго приказал Лиян. — Я не люблю, когда у меня баран блеет, пока я его стригу.

В полчаса Гаврило был наголо острижен. Правда, на голове у него остались разные дорожки, лесенки и пороги, однако это ему нисколько не мешало шуметь, браниться и палить из пулемета, как и раньше, когда он был при волосах.

С новой прической Черный Гаврило тронулся вместе с Лияном в обратный путь в родную омладинскую роту.

— Если уж пулеметчик уступил и остригся, надо всему батальону с него пример брать, — гудел Гаврило. — Теперь будем стричь всех подчистую — и молодых, и старых, и коней, и мулов, и ослов.

— Это ты малость загнул, — заметил Лиян. — Кони, мулы и ослы тиф не переносят, да и вши у них никогда не водились.

— Ты прав, старик, — согласился Гаврило. — Так и быть, тех, кто на четырех ногах, стричь не будем.

10

Стремительными ударами пролетарии и краинские партизаны один за другим освобождали западные боснийские города. Однажды по омладинской роте разнеслось радостное известие:

— Подходит очередь Бихача. Скоро и его будем штурмовать.

— С одной стороны пойдут краинцы, а с другой — хорватские партизаны из Лики, Кордуна и Бании, — объяснял Лиян.

— Эге, старик, а ты-то откуда это знаешь? — удивлялись бойцы. — Говоришь так, будто сам составлял план штурма.

— Да, примерно так оно и есть, — ответил Лиян. — Я Бихач знаю, как свою собственную сумку. Четыре месяца я сидел в «Вышке», бихачской кутузке, — из-за одной драки на церковном празднике в селе Стрмоноги. Знаешь, мы тогда сняли язык с церковного колокола, вышибли им двери в поповом доме и поколотили сборщиков налогов, лесника и одного продавца молитвенников, который там случайно оказался. Потом выяснилось, что тот продавец был шпионом из итальянского генштаба, однако мне никто не подумал дать награду за ту баталию.

— Ого, да ведь ты, оказывается, настоящая историческая личность! — восхищенно гаркнул Черный Гаврило. — Тебя бы надо рисовать рядом с Королевичем Марко и Мусой Разбойником.

— Конечно надо, — подхватил Лиян. — Нарисовать меня на Шушле и с одной стороны пририсовать сумку с бутылкой ракии, а с другой — бутылку ракии в сумке.

— Так ведь это одно и то же: что в лоб, что по лбу, — заметил Черный Гаврило.

— А это-то и требуется! — с довольным видом провозгласил Лиян. — Надо, чтобы было, как в народной песне поется:

Мех с вином к седлу привесил сбоку,

А с другого — шестопер тяжелый,

Чтоб седло его держалось прямо.

— Когда ты из одной бутыли хорошенько глотнешь,