Читать книгу "С точки зрения чудовища - Ольга Эр"

неловко поклонилась. И выскользнула за дверь.

Пройдя пару шагов девушка остановилась и оглянулась.

– Мне жаль, – пробормотала она. – Мне правда, жаль…

Исабель набрала в грудь воздуха.

– Завтра утром отец как раз уезжает. Могу я немного задержаться? – крикнула она.

– Катись к дьевону, – устало отозвался виконт.

Арел приходит, когда я почти заканчиваю отмывать суп с пола и собираю все осколки.

– Ленно сказал, вы хотите видеть меня, господин, – прислоняется мужчина к дверному косяку. Я вижу то, чего не замечал раньше: загорелое лицо Арела прорезали неглубокие пока что морщины.

Как быстро он состарится? Придет ли кто ему на смену?

Я решаю, что стоять на коленях перед слугой не совсем правильно и поднимаюсь, отодвинув от себя тряпку.

– Что ты скажешь про Исабель? – начинаю я издалека.

– Честная девушка и любящая дочь, – отвечает Арел, не задумавшись.

Я киваю.

– А еще?

– А больше ничего. Я мало с ней общался. Умная она. Слишком умная, я бы сказал. Моему сыну такую не надо, – хмурит брови Арел.

«Скорее, это ей твой сын не нужен», – чуть было не отвечаю я, но сдерживаюсь. Какого дьевона мне вздумалось заступаться за Исабель?

– Ты помнишь ее мать? – задаю я волнующий меня вопрос.

Арел чешет заросший бородой подбородок.

– Чего ж не помнить. Красивая была женщина, – на губах слуги появляется мечтательная улыбка. – Артисткой была бродячей. Скрипачкой. Поговорить с ней всегда приятно было. Выслушает внимательно, совет по делу даст. Или просто улыбнется так, будто богиня обласкала. Очень мы удивились, когда она за Мелеха выйти замуж согласилась.

– Почему? – продолжаю допытываться я. Марел редко говорил о невестке. Я даже не помню ее имени, Марел называл ее «жена сына».

Мелех же пришел ко мне после ее смерти, и у меня не было ни интереса, ни желания говорить о его жене.

– Так говорю ж, красавица, – Арел говорит это так, как будто красота матери Исабель все объясняла.

– На нее мельник наш глаз положил – деньги у него уже тогда водились, собой хорош. А она только хвостом махнула. А Мелеху ответила согласием. Боги весть почему.

– Как ее звали?– я решаю, что надо, наконец, восполнить пробел.

– Лисавет, – Арел не произносит, пропевает это имя. Я только хмыкаю. Бродяжка по имени Лисавет – претенциозно.

– Обидно, когда необычная женщина умирает от простуды, – говорю я. – Ей подошло бы что-то более изящное.

– Странно, что вы сказали это, господин,– удивляется Арел. – Знахарка клялась, что ее травы должны были поставить Лисавет на ноги, а она сгорела в один день. Утром еще знахарка была, а вечером Лисавет стало хуже. Да как хуже, прости боги, я этого зрелища в жизнь не забуду. Скорченная она была, как будто ее крутили в разные стороны. И кровь на губах, – слуга размашисто сотворяет оберегающий знак.

– Мелех тогда совсем обезумел, выбежал из дома, звал на помощь. Да только никто из нас ничем помочь не смог. Даже Киана.

Меня как под дых ударяет.

Отпустив слугу, я сажусь рядом с суповым пятном и повторяю про себя слова Арела, чтобы их смысл хорошенько дошел до моего сознания. Мама травы любила и уважала. Она часто позволяла мне проводить с ней время в оранжерее в Больших Ключах, и даже трогать книги, которые она выписывала из разных стран.

Один из ее атласов был полностью посвящен ядовитым травам. Среди красочных гравюр особенно привлекли мое внимание пять, расположенных в середине атласа. Травы, которые, как пояснила мать, можно было найти чуть ли не за порогом дома. Если знать, где именно искать. В шесть лет мысль о том, что самый безобидный цветок может таить в себе опасность, будоражила мое воображение. Не одну ночь я провел, представляя себе печальную учесть тех, кто по незнанию прикоснулся к смертельным растениям.

Позже, когда мать пояснила, что сами по себе те травы опасны лишь в определенных дозах, сочетаниях и способах приема, я успокоился.

Но гравюры запомнил, и когда выучился читать не поленился вернуться в библиотеку и прочесть описания под ними.

Интересно, почему красавица Лисавет решила отравиться, и где она, больная, взяла ягоды «вороньей смерти», любящей прятаться в лесу, в низинах, укрывшись от света толстыми широкими листьями?

Я не удивлен, что Исабель думает, что Лисавет умерла от простуды – кто скажет такую правду ребенку.

Но знахарка… знахарка должна была понять, что к чему. Наверное, согласилась не выносить сор из избы.

Жаль не узнать, какой именно сор.

Было бы… было бы интересно. Возможно, когда Мелех вернется, я потревожу его душу этим вопросом. А пока я иду выбрасывать осколки. Надо же, Исабель оказалась не так уж и не права. Только с предметом, которым я в нее швырнул, ошиблась.

Я не хочу думать, почему я вообще сорвался впервые за столько лет. Просто обещаю себе, что больше этого не произойдет.

Глава 4

– Нет, все-таки это неправильно! – Мелех в который раз поставил корзину на пол и принялся вытаскивать из нее вещи. – Не могу я оставить тебя тут одну. Не могу и не оставлю! Все, точка.

– Папа, пожалуйста, не надо снова начинать этот спор, – Исабель ласково взяла отца за руку.

– Первый день с Винсентом прошел неплохо, я справлюсь.

Я хочу, чтобы ты выздоровел и вернулся ко мне. Ты обещал, что долго-долго будешь рядом со мной, помнишь? Когда мама умерла.

– Помню, – гончар вздохнул. – Все никак не привыкну, что ты выросла и теперь заботишься обо мне. А ведь это я должен следить за тем, чтобы в твоей жизни все было безопасно и спокойно. Какой же я отец?

Исабель обняла Мелеха.

– Самый лучший на свете. Вот увидишь, время пройдет быстро, и ты снова будешь дома, здоров и полон сил, – прошептала она, стараясь не расплакаться.

Исабель и Мелех поднялись задолго до рассвета, чтобы собрать вещи гончара и еще раз проверить, все ли нужное взято с собой. Мелех не переставал говорить, что его отъезд – большая ошибка, и все порывался выложить вещи обратно и пригрозить Исабель отцовским наказанием, если она сейчас же не признает, что он прав.

Исабель обнимала отца, хмурила брови, топала ногой, извинялась, снова складывала вещи и не переставала рассказывать, как она ждет возвращения Мелеха – здорового и полного сил.

Разлука с отцом походила на кошмар, в котором она оставалась одна, перед двумя могилами, и никак не могла