Читать книгу "Поэзия убийства - Наталия Антонова"

–Что с ним может быть?– не поняла Мирослава.

–Его отношения с Дашей, вдруг они зашли слишком далеко?

–И что? Я думаю, что молодые люди сами разберутся со своими чувствами.

–Так-то оно так. Но ведь яблоко от яблони недалеко падает.

–Разрешите с вами не согласиться,– ответила Мирослава.– Как говорили в советские времена, сын за отца не отвечает.

–Так только говорили. А на самом деле…

–Хорошо. Перейдём к жизненным примерам. Сколько существует родителей, многого достигших и ведущих высокоморальный образ жизни и при этом имеющих непутёвых детей. Что это?

–Не знаю.

–Я бы сказала, что издержки воспитания. И точно уж не гены.

Полянская задумалась.

–И в то же время,– продолжила Мирослава,– у алкоголиков, воров и так далее нередко вырастают замечательные дети, которые становятся достойными людьми, приносящими пользу обществу, создающими счастливые семьи.

–Вы убедили меня,– кивнула Полянская.– Вот бы вам с моим отцом поговорить!– вырвалось у женщины.

–Нет, уж увольте!– решительно ответила детектив, вспомнив состояние Шуры после беседы с учителем истории.

–Я понимаю. Но может быть,– нерешительно продолжила Марина Ярославовна,– вы поговорите с Ваней.

Мирослава задумалась, потом ответила:

–Не обещаю, но подумаю над вашей просьбой.

–Спасибо!

–Пока не за что.

Глава 6

Тем временем зародившаяся в голове следователя Наполеонова версия о возможной причастности к убийству Тавиденкова уставших от его гнёта рабочих, казалось бы, нашла подтверждение.

В процессе расследования одной из главных улик стал камень со следами крови Фрола Евгеньевича Тавиденкова. На камне были также обнаружены отпечатки пальцев Ивана Терентьевича Костомарова – одного из рабочих жадных до денег партнёров.

В алчности Тавиденкова и Кобылкина можно было бы обвинить строительный бум, но, как говорит русская народная мудрость, «Свинья грязи всегда найдёт». Или, как писал всё тот же уважаемый учителем Королёвым, да, пожалуй, и многими другими, Томас Джозеф Даннинг: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте десять процентов, и капитал согласен на всякое применение, при двадцати процентах он становится оживлённым, при пятидесяти процентах положительно готов сломать себе голову, при ста процентах он попирает все человеческие законы, при трёхстах процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Контрабанда и торговля рабами убедительно доказывают вышесказанное».

Наполеонов в который раз подумал о том, что капитализм – это зло. Особенно наш отечественный, который со временем становится палкой о двух концах.

Ох, не зря предупреждал в своё время великий русский философ Николай Бердяев:

«Буржуа – всегда раб.

Он раб своей собственности и денег.

Он раб тех рабов, которых эксплуатирует и которых боится».

И вот теперь ему, следователю Наполеонову, чувствующему себя частью своего народа, предстоит обвинить в убийстве несимпатичной ему жертвы рабочего человека. И, несмотря на то что всё его естество протестует против этого, он обязан это сделать, потому что он служит всему обществу и закону. Как же хотелось ему, чтобы это сделал за него кто-то другой, но увы.

В процессе дознания выяснилось, что у Костомарова не единожды возникали конфликты с Тавиденковым. А накануне убийства они во время ссоры так кричали друг на друга, что многие слышали, как Фрол Евгеньевич орал во всю глотку, что его терпение закончилось и он вышибет строптивого рабочего вон со своего предприятия. Костомаров не оставался в долгу и грозил вышибить из хозяина дух.

Работающие на предприятии разделились на две неравные группы. Та, что была в меньшинстве, считала, что Костомаров, как настоящий мужик, сдержал своё слово. Но большинство уверяло следователя, что Иван не стал бы марать рук об эту, как они выражались, «гниду».

Сам Иван Терентьевич не отрицал того, что частенько ругался с Тавиденковым, и от своих угроз не отказывался. Но твердил, что не трогал хозяина и пальцем, хотя руки у него постоянно чесались.

–Почему вы так часто ссорились с Тавиденковым?

–Потому что он нас всех превратил в крепостных. Мы ишачим на них с Кобылкиным, не разгибая спин.

–Почему вы ссорились только с Тавиденковым?

–Потому что Кобылкин на предприятие носа не казал. Сидел в их конторе. И получалось, что он как бы не при делах! Белый и пушистый.

–На самом же деле вы и его считали виновным в сложившейся ситуации?

–А как же! Такой же гад.

–Почему молчали другие?

–Терпения у них больше.

–Если ваше терпение было на исходе, надо было уволиться.

–А чем детей кормить?

–Устроились бы на другое место.

–Пойди найди его, другое место,– угрюмо проворчал Костомаров.– Но я не убивал этого кровопийцу!

Наполеонов вздохнул. Алиби у Костомарова не было. Он утверждал, что зашёл после работы в забегаловку и напился.

–Как называется забегаловка?

–«Берлога».

Наполеонов что-то черкнул в блокноте и проговорил:

–Дальше.

–Что дальше?

–Как долго вы сидели в «Берлоге»?

–Не помню.

–Официантка запомнила вас?

–Не знаю.

–Куда вы отправились потом?

–Никуда!

–То есть?!

–После просто ходил по улицам.

–Зачем?

Костомаров объяснил, что сделал он это для того, чтобы унять кипевшую в нём злость. Никого из знакомых он не встретил. И плюс ко всему потерял где-то свой телефон. Звучало всё это более чем подозрительно, и Наполеонов скрепя сердце решил задержать Костомарова.

Иван Терентьевич задержанию не противился, даже более того, заявил, что ему теперь всё равно.

–Это ещё почему?– удивился Наполеонов.

–Потому что закон всегда на стороне богатых. И если уж я попал вам в руки, то вы на меня и повесите убийство. Зачем вам другого искать, когда вот он я, в ваших руках.

–Не говорите глупостей,– отрезал Наполеонов,– если выяснится, что вы не причастны к убийству, вас отпустят.

–Как бы не так,– усмехнулся Костомаров.

В этот же день, вернее под вечер, Наполеонов с тяжёлым сердцем отправился в коттеджный посёлок к своим друзьям. Домой в таком настроении идти он не хотел, чтобы лишний раз не расстраивать мать, которая принимала близко к сердцу все переживания своего единственного сына. Скрыть же от матери своё душевное состояние под маской благополучия Наполеонову не удавалось никогда.