Читать книгу "Памятное - Рената Александровна Гальцева"

class="empty-line"/>

Около 4 октября

Звонил Аверинцев, желал, как всегда в этот день, мне чего-нибудь боевого, но как всегда в разных вариациях.

6 ноября

Вчера звонила из Мюнхена В. Пирожкова и опять негодовала на немецкие газеты с их резко отрицательными откликами на приезд в страну Путина, к которым присоединяется и английская Time. Откуда ветер дует в лицо России? Из СМИ…

11 декабря

85-летие Солженицына. Он всё же политически несколько поменялся с тех по, когда был гоним, когда мы с Ирой в честь него совершали безумные поступки, всюду пропагандируя его, «выдворенного» из страны, «предателя родины». Помню еще в буфете «Энциклопедии», когда я вошла туда, на меня все смотрели со страхом и удивлением. Оказывается, накануне по «Голосу Америки» прорвался голос Дэнлопа, сказавшего, что у Солженицына есть два единомышленника – Гальцева и Роднянская. Я так и обомлела. Это, конечно, преувеличение, но какое лестное! А вот мы увидели его во второй половине 80-х в ЦДЛ на вечере организованном бесстрашным Александром Левиным (несколькими годами позже он пригласил меня отмечать очередное солженицынское заседание). Помню, что тема моего выступления была захватившая меня как самая злободневная – об открытии второго, фронта либеральных плюралистов против писателя, свидетеля времени (где этот текст, не знаю). Только выступать с «веховскими» идеями перед этой, самой передовой интеллигенцией (ЦДЛ!) было почти поражением… Тут же из-за кулис, помнится, прибывший из-за кордона Берилович с побасенками о Солженицыне – сексоте. Взяв меня «за лацкан», он настойчиво внушал мне эту мысль; доверительная фамильярность его была оправдана нашим некогда беглым знакомством.

На конференции у В. Страды в Неаполе на тему Солженицына все как один приглашенные из России литераторы И. Виноградов, Ю. Карякин, И. Золотусский и др. (кроме Иры, Аллы Латыниной и меня) укоряли писателя за то, что он не спешил ехать в Россию перестроечную. Я встретила и узнала его, не веря своим глазам, на родной Арбатской площади, он шел, пересекая начало гоголевского бульвара, с затрапезной сеткой, в которой виднелся картофель.

Но случилась встреча неожиданная и поразительная. Месяца через три после возвращения на родину А.И. позвонил по телефону и пригласил нас с Роднянской к себе домой на Тверскую. Принял любезно и даже ласково, сказал чудесные, волшебные слова в духе Дэнлопа. Что из всех думающих сегодня людей в России мы ему ближе всего, «кое-что все-таки доходило и до Вермонта». А.И. поделился планами затеять общественный журнал и спросил, как мы отнеслись бы к сотрудничеству в нем. Мы, конечно, с радостью откликнулись на эту мысль, ведь нет ни одного органа в стране близкого направления. А.И. сказал, что он будет в ближайшее время это детально обдумывать. Тут вошла супруга, Наталья Дмитриевна, и воскликнула: «Что ты делаешь, Саня! У тебя и так не хватает сил, ты так устал и нуждаешься в отдыхе». И эта идея, такая насущная и манящая, повисла в воздухе, а потом и растворилась в нем.

27 декабря

Вечеринка-фуршет в «Новым мире», откуда шуточно я вынесла утешение на все времена. Ира Сурат подошла ко мне с провокационным сообщением: «Одна моя знакомая сказала мне: Посмотри, с какой умопомрачительной красавицей монголоидного типа беседует твой Сережа (Бочаров)?!». Несмотря на всю фантастичность этого впечатления, не более справедливого, чем монголоидность моего лица, во дни уныния и тягостных раздумий по поводу себя я тешила себя этим ирреализмом.

29 декабря

Премиальная С. Алексиевич из-за кордона, где ее издают и переиздают, выступила по радиостанции «Свобода» с таким самоопределением: «Для меня как для художника, художника III тысячелетия…»

2004

4 февраля

Сейчас за постным столом смотрела-слушала по ТВ передачу «Плоды просвещения», посвященную Андрею Платонову с участием А. Битова и других.

Сколько, на мой взгляд, велеречивого толкования этого писателя, пусть сильного пером и народным чувством, но нарочито косноязычного, большими порциями для чтения утомительного, возводимого чуть ли не ранг Пушкина. И притом нет ни намека на его неразбериху в добре и зле, в неестественности сочетания ласковости с какой-то потаенной кровожадностью. И неэтично, и не эстетично.

21 февраля, суббота

Умер Сережа, в Ирин день рождения, когда мы трапезничали, ничего не предчувствуя. Между тем, много месяцев во время его тяжелой болезни постоянно молились о его выздоровлении. Ира с тех пор стала переносить свой праздник на День своего Ангела. В эти последние февральские дни его уход ощущался мною как-то отвлеченно, именно потому, что я была целиком занята им, писала о нем (некрологи в газеты), начала составлять сборник «In memoriam». Эти занятия мне были очень трудны, потому что слишком ответственны, но они же этим заслоняли чувство утраты. Но сейчас оно соединяясь с переживаниями о кончине Феликса (Гальцева), человека и художника особенного, чрезвычайно одаренного, который неотступно присутствует в моей памяти и укорах моей совести.

14 марта

Ира – мой единственный метафизический собеседник. Был Сережа, он подхватывал мысль, но часто вел ее в свою, очень перспективную сторону. Без Иры я была бы одиноким странником по философским чащам. Но вот Бог послал!

Из воспоминаний недавнего: когда я решила издать сборник памяти Аверинцева (In memoriam), дирекция ИНИОНа, у которой план выпуска расписан по часам, благородно откликнулась на это. (Вот она какая у нас!) 19 мая в РГГУ была на вечере памяти Аверинцева, организованном Мандельштамовским обществом (т.е. П. Нерлером). Г. Померанц затеял не совсем уместный разбор несогласий с покойным по поводу недооценки им Востока. Ведь и сам «средиземноморский почвенник» Аверинцев признавался, что все, что за Уральским хребтом его не очень волнует. Слушать, кроме, как запомнилось, Ярхо, фактически было нечего, а, может быть, и по акустическим причинам, из-за плохой слышимости. А вот показанный короткий фильм, где Сережа читает стихи Мандельштама, без слез был непереносим. Воскрес такой знакомый, родной образ.

При редактировании сборника о Сереже я хотела скорректировать с Ниной Владимировной Брагинской первую фразу статьи. Она сказала мне: «Да, не ломайте Вы голову! Ничего страшного, и так все хорошо». Я инстинктивно, вдруг осознав правду высказанного, печально ответила: «Я всегда занимаюсь этим. Это моя профессия». А ведь и вправду: языков я не знаю, всех остальных предметов тоже – ни истории, ни литературы, не говоря о естественно-научных сферах (хотя в школьные годы увлекалась астрономией, вела наблюдения за метеорами в обсерватории на границе с Турцией и пр.). Но одно занятие у меня всегда было – ломать себе голову…

25 сентября

Н.В. Котрелев, известный филолог, в разговоре о готовившейся мною для энциклопедии «Русские писатели. 1800–1917» статье «Владимир Соловьев» сказал, что у него,