Читать книгу "Самое красное яблоко - Джезебел Морган"

то, что я могу рассказать, вам опять не понравится.

– Тогда не утруждайтесь, я и сам угадаю: фейри, колдовство и отвар чемерицы?

Ледяной сквозняк коснулся моих волос, едва Рэндалл произнес имя добрых соседей, и я против воли вцепилась в кольцо, только в нем ища защиты.

– Вам не стоит называть их. – Как бы я ни старалась, но упрек все равно прозвучал в моем голосе, щедро сдобренный страхом. – И не стоит так неуважительно говорить о них, добрые соседи злопамятны.

Рэндалл усмехнулся, не сводя с меня испытующего взгляда, слишком пристального и жгучего, словно страх мой доставлял ему удовольствие:

– И все равно добрые? – Он коснулся моего подбородка, обхватил его пальцами, не позволяя мне снова опустить голову. Кожа его была теплой, как и должна быть правильная человечья кожа. Я и забыла, каким бывает в мире правильное. И мне не хотелось, чтобы он убирал ладонь. – Тогда скажите мне вот что, милая Джанет: из-за чего чары – не важно, колдовство или обаяние самой Элеанор, – на время утратили власть над разумом моего брата?

Что мне стоило промолчать тогда или солгать, легко отпустив с языка всего два слова – «не знаю»? Богиня не покарала бы меня, и я не утратила бы голос – в конце концов, я не давала клятвы королевичу Рэндаллу говорить одну лишь правду. Но я ответила как есть, завороженная его взглядом, слабая и потерянная, желающая лишь одного: чтобы он продолжал касаться меня и смотреть так, словно среди угрюмых стен замка я немного большее, чем безвольная тень.

О, если бы я знала, к чему приведет моя откровенность, я вырвала бы себе язык! Но тогда я еще не ведала, что есть чары, против которых бессильно даже мое кольцо из холодного металла.

– Все дело в железе, – хрипло, едва совладав с голосом, быстро сказала я. – В его близости и количестве. Там его столько, что дышать тошно, Ваше высочество, вы заметили? Вы заметили, как посерела сама Элеанор, как увяла ее красота, как она стала обычной? Вы презираете провинции, но там любой сказал бы вам: железо губительно для добрых соседей. Железо развеивает их чары. Хочешь защититься от них – положи гвоздь в карман, если уж рябину на шею надеть не можешь.

Я перевела дыхание и добавила еще тише:

– Слишком много железа там было, и чары исчезли. Какое-то время Гленн чувствовал и думал сам, а не как ему приказала Элеанор. Но стоило ей это заметить, и она поспешила исправить это, пусть и ценой своего здоровья.

– Вот, значит, как, – задумчивый взгляд Рэндалла соскользнул с моего лица на окно. Пока мы беседовали, небеса уже почернели, и даже месяца было не видать за набежавшими тучами. – Что ж, если сделать вид, что я вам поверил – только сделать вид! – то у меня появилась еще одна причина уговорить отца на строительство железных дорог по всей стране. Что ж вы не радуетесь этому?

Он отнял ладонь от моего лица, и мне потребовалась вся сила воли, чтоб застыть и не потянуться за его пальцами, словно кошка, оголодавшая по тихой ласке.

– Выбор между вечной горечью и тошнотой и вечным подспудным страхом. Я предпочту не выбирать.

– Не выбирайте, – милостиво согласился Рэндалл. – Ведь я все равно вам не поверил.

Он коротко кивнул мне на прощание и удалился, так и не стерев с лица насмешливую, злую маску. Я не шелохнулась, пока толстые стены замка не поглотили эхо его шагов. Сердце колотилось болезненно и быстро, а щеки горели, как от пощечин, и сколько бы я ни прижималась к ледяному стеклу – легче не становилось.

Я видела по его глазам – старший королевич мне поверил.

К добру ли?

10

– Тебе следует держать Гленна подальше от железных дорог и заморских гостей, – сказала я Элеанор, когда помогала ей подготовиться ко сну. Сорочка из тончайшего, словно жидкого шелка легко скользила по ее телу, складками собиралась у колен, и уже не могла скрыть очертания чрева.

– И не только от дорог, – губы ее едва дрогнули в улыбке, а меж бровей легла морщинка. – От рябины и вербены, благословенной соли и молока. О, он покорен мне и по просьбе моей даже не смотрит в их сторону. Но скоро это не будет иметь значения, моя Джанет.

Она села перед зеркалом, и я распустила ее косы, вытащила шпильки и жемчужные нитки, что густо перевивали ее пряди. В отражении зеркала она поймала мой взгляд и улыбнулась:

– Скоро будет свадьба – он обещал.

Глаза ее снова сияли подобно звездам сквозь молочную дымку облаков.

– Разве не королю это решать?

– Гленн его убедит, – Элеанор улыбалась благостно и спокойно, она больше ни в чем не сомневалась.

Я провела резным костяным гребнем по ее прядям, раз, другой, и все же осмелилась спросить, не понижая голос:

– И тогда твоя сделка будет исполнена?

Она напряглась под моими руками, застыла, окаменев, и зеркало продолжало отражать ее спокойную, нежную улыбку, и только глаза потемнели, то ли от страха, то ли от гнева. Дрогнули огоньки свечей, затрепетали лепестками на ветру, словно ледяное дыхание зимы пронеслось по спальне. Зеркало отразило за моей спиной тени, мягкие и густые, словно туман, и мелкие, колючие огоньки хищными глазами поблескивали из них. Я поспешно опустила взгляд.

Другого ответа мне и не требовалось.

Гребень скользил и скользил по волосам Элеанор, и когда мне почудилось, что тишина за моим плечом шепчет тысячей далеких голосов, я заговорила:

– Позволь, я расскажу тебе сказку, юная королевна. Не так уж и давно, в землях к северу отсюда, в краю темных заповедных лесов, жил юноша, сын кузнеца, назовем его Фионн. Был он статен и хорош собою, умен и хитер, что твой лис, и друзья у него были такие же смелые и лихие. Но ты знаешь законы наших земель – самими богами заведено, что один человек не равен другому, и лишь особенный, отмеченный богами способен изменить от рождения предначертанный удел.

Элеанор вскинулась и прищурилась зло:

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Чтобы скрасить тебе зимний вечер, моя королевна. В моих краях всегда рассказывают сказки от Самайна до Йоля, чтобы легче перенести самое темное время.

Я отложила гребень и принялась заплетать ей косу. Мягкие пряди скользили меж пальцев, как шелк, и едва ли не светились в полумраке. Шепот за спиной стих, словно и он прислушался к моей истории – такой старой, что даже нянька моя не