Читать книгу "Баланс белого - Елена Мордовина"

— Ну, детки, счастливой вам дороги, дай вам бог, дай вам бог.

С Ольховским она говорила о каких-то общих знакомых, передала ему книгу о домашнем содержании мускусных уток, чтобы он ее отвез какой-то питерской родственнице. Ольховский ел селедку и особенно смаковал длинные блестящие молоки.

— Еще Наташа должна была кое-что мне передать из Крыма…

— Она прислала тебе такого симпатичного мишку! Вы с ней разминулись буквально на пару дней. Сейчас принесу.

Собачка соскочила с подоконника и поцокала за ней в комнаты.

Хозяйка принесла глазастого плюшевого мишку с хрустящим пузиком и мягкими лапками, которые приятно мять в руках — под пальцами как будто перекатывались бисеринки. Я потрепала его за лапки и отдала Ольховскому.

Тот описывал походные подвиги Эрны Вильгельмовны, а она давала советы:

— На ночевку останавливайтесь около автобусных остановок, только, конечно, не на них самих, а где-то рядом. Около остановки обычно растет, знаете, такая раскидистая ива, — и она растопырила пальцы, свиноподобно изогнув стан, — вот под ней можно и хорошо отдыхать.

И она нежно на нас посмотрела, как на любовную пару. Затем подробно рассказывала, как расправляться со спальным мешком и расстелить одеяло, несколько раз предупредила, чтобы мы не забыли подложить клеенку, потом предалась воспоминаниям:

— Если вы будете проезжать мимо Новгорода, там где-то есть такой монастырь, мы были там ранним утром, когда только восходило солнце и озаряло золотые купола! Это было такое божественное зрелище, так, если вы будете там проезжать, обязательно остановитесь на ночь и встретьте рассвет.

Меня мутило от ее коньяка и от ее разговоров.

— Тут недалеко проходит трасса, — продолжала она. — Но уже темно и до нее довольно далеко добираться, давайте, вы заночуете у меня, а с утра отправитесь в путь.

Ночевать в Ворзеле меня не вдохновляло. Второй вариант, заранее спланированный Ольховским, заключался в том, что мы должны были вернуться электричкой в Киев, там поехать на метро до Лесной станции и стартовать оттуда. Такого бессмысленного завихрения не испытывал даже Джек Керуак в начале своего пути в Чикаго.

Они спорили, как лучше ехать, через Белоруссию или через Москву.

— Сейчас могут возникнуть проблемы с пересечением границы, разумнее было бы пересекать одну границу, чем две, — это замечание погрузило их в следующую череду раздумий, они опять долго обсуждали мое легкомысленное предложение. А мне уже хотелось ехать через Белоруссию.

Пока я надевала ботинки и натягивала рюкзак, она мило смотрела на нас, улыбаясь своей двусосисочной улыбкой, и спрашивала меня, знают ли родители.

Я кивнула.

— Ну, вот и хорошо, вот и славненько!

— Положишь мишку к себе?

— Давай.

Замок защелкнулся. Вечерело. Тополиные стволы серебрились в свете фонаря матовым светом и были похожи на громоздкие колонны.

Мы покидали тихое прибежище Эрны Вильгельмовны.

IX

Сегодня они снова пришли вдвоем — Лерка и ее аспирант. Принесли горячую картошку в фольге и виноград.

— Виноград мама передала.

— Вы что, ей рассказали, где я?

— Я похожа на идиотку? Сказала, что ты лежишь в офтальмологии. Что-то с сетчаткой.

— Ага. С сетчаткой.

— Хотела еще морковку положить. Почистила. Говорит, для глаз хорошо. Еле отмахалась.

Я тычу пластиковой вилкой в расплавленный сыр. Ветер за окном качает ветки деревьев.

— Да, и книжка вот тебе.

— Beautiful Losers. Где откопали?

— Есть один любитель.

— Кстати, когда мы в прошлый раз твои вещи забирали, там нашлось кое-что интересное.

— Объекты для химической экспертизы, говоря казенным языком.

— В моих вещах?

— Это твое? — Лерка вынимает из сумки распотрошенного плюшевого мишку с рваной раной на животе.

— Не мое, то есть… Что вы с ним сделали? Вы что, игрушку потрошили? Совсем обалдели, что ли? Вы что, меня во всех смертных грехах подозреваете?

— Он так и валялся у тебя в рюкзаке, швами наружу.

В комнату заходят мужчина с женщиной, средних лет. Он поддерживает ее под локоть, а она все вытирает слезы платком. Садятся за столик в самый угол.

Я перехожу на шепот. Понимаю, что они сейчас заняты своими проблемами и им не до нас, но все равно не хочется, чтобы они слышали.

— И кто тогда это сделал?

— Тот, кто доставал порошок, вероятно, — Женя прокашливается. — Пыль осталась. Для экспертизы достаточно.

— Ты что, этим тоже занимаешься?

Аспирант качает головой:

— Не, у меня генетика. Но пока оборудование не завезли, вожусь с серологией. А это я химикам отнес, в лабораторию сильнодействующих. Там у меня пацан знакомый.

— И что там?

— Там такое, что этого мишку едва назад отдали. Пацан обещал пока не рассказывать никому.

— Почему пока?

— Потому что один грамм этой хрени может убить сотню человек. Из Австрии два года назад специально технологию завезли, чтобы этот порошок определять. Эпидемия была. Потом источник прикрыли и вроде на пару лет об этом забыли.

— И что теперь? Порошок…

— Надеюсь, ты теперь об этом своему начальству докладывать не обязан? — Лерка готова вступиться за меня, я это чувствую.

— Я еще аттестацию не прошел, так что пока это мои личные дела, и я никому ничего не обязан. Еще проверки идут. Собеседования. А потом — да, уже должностное преступление.

— Тебе что, и форму выдадут?

— Вообще выдадут, но ходить в ней будет необязательно.

— Слушай, так все, что я сейчас пишу, это как? Наверное, теперь лучше прекратить.

— Ты за кого нас принимаешь?

— Зачем? Пиши пока. Тебе это полезно. Видишь, ты все четко вспоминаешь. Это потому, что последовательно. С оформлением они еще долго будут тянуть, а к этому времени ты уже выйдешь — я тебе все обратно отдам.

— Четко — не четко, никакой порошок я все равно вспомнить не могу. Питер вообще смутно помню. Как приехала туда, помню. Квартиру какую-то… Макса помню.

— Ты, главное, продолжай. Так же медленно и подробно.

— Точно ты меня не сдашь? Что-то мне стремно.

— Буткеева, допиздишься, я к тебе вообще приходить не буду.

Двери отворились, и санитарки ввели под локти мою Настю. Она увидела родителей и заревела. Обняла маму. Я наклонилась к Лерке и шепотом сообщила, что это та самая Настя, которая в меня влюбилась.