Читать книгу "Горькие травы - Кира Козинаки"

— Да.

— И я была.

Опутываю его нитями. Он не знает об этом, хотя и сам протянул мне катушку. Даже когда он уйдёт, он останется связанным со мной навеки. Первый мужчина, подаривший мне оргазм. Единственный мужчина.

А уйдёт ли?..

Вытираю ладонью испарину с его лба, нежно целую в скулу.

— Ну как? — хриплю. — Услышал? Доволен? Пойдёшь? Еду хотя бы оставишь?

Фыркает и тихо смеётся. Я отстраняюсь, хочу прикрыть наготу руками, но он останавливает меня, ласково заглядывает в глаза. А потом отнимает ладонь от горячей, мокрой, пульсирующей точки и облизывает пальцы.

Позвоночник отдаёт дрожью, в венах пенятся стыд и похоть.

Никуда я его не отпущу.

Ни-ку-да.

Он тянется за пакетом и кладёт на стол пачку презервативов. Двенадцать штук.

— Ещё даже не начинали, Ась.

— Наполеоновские планы? — выдыхаю рвано.

— Хватило бы, — ухмыляется он, и я ныряю в омут его чёрных глаз.

К пляшущим там чертям.

_____

[1] Марк Чепмен убил музыканта Джона Леннона, Джон Хинкли младший совершил покушение на президента США Рональда Рейгана, Роберт Бардо убил актрису Ребекку Шеффер. Все три преступления в той или иной степени были вдохновлены повестью Джерома Дэвида Сэлинджера «Над пропастью во ржи».

Глава 5

Я лежу перед ним голая, потная, горячая и не чувствую ни грамма смущения.

Наверное, так бывает, когда мужчина доводит тебя до оргазма. Второго за вечер. Не такого острого и оглушительного, как первый, но всё ещё удивительного лишь от одного факта своего существования.

Пётр даже не разделся, хотя я и пыталась выдернуть его из футболки и прижаться раскалённой кожей к твёрдой груди. Но он с протестующим «Не-не-не!» отвёл мои руки, а потом стянул кигуруми, опрокинул на кровать и повторил языком все те движения, которые выучили его пальцы. И вот я крепко сжимаю бёдрами его голову и глухо выдыхаю в потолок, а волна удовольствия окатывает тело и шелестящей пеной стихает где-то в кончиках пальцев.

— И всё-таки обезглавливание, — усмехается он, когда я в изнеможении роняю все конечности на одеяло и нежусь в последних прикосновениях райского прибоя.

— Ой, прости, — с трудом поднявшись на локтях, обеспокоенно отзываюсь я.

И на мгновение забываю, о чём вообще речь, потому что Пётр покрывает мелкими поцелуями мои бёдра и низ живота. Боже, как он это делает, ну как? Секунду назад мне казалось, что силы кончились, а теперь тело просит ещё.

Я едва сняла с себя ярлык фригидной, а уже умудрилась стать нимфоманкой, что ли?

Медленно моргаю и улыбаюсь.

— В дикой природе, — говорю голосом Николая Дроздова, — самка богомола убивает самца сразу после спаривания, чтобы не нервничать, перезвонит эта тварь или нет. — Пётр смешно фыркает мне в пупок, и я добавляю: — Но если обезглавливание тебе не понравилось, мы всегда можем заменить его оскоплением. Хочешь?

И хищно щёлкаю зубами.

Он тихо посмеивается, подбирается выше, и, слизнув бисерины пота между грудей, шепчет:

— Я тебя хочу.

Из-за бушующего в крови окситоцина эти слова звучат как признание в любви, и мне жизненно необходимо ответить взаимностью.

— Так бери, — говорю.

И он берёт меня. Дважды. С крохотным перерывом на несколько жадных глотков воды и слабую попытку отдышаться. А потом мы снова крутимся, вертимся, пристраиваемся, порой путаясь в простынях и ударяясь об изголовье кровати. Меняем скорость, ритм, угол, глубину. Целуем, кусаем, лижем. И говорим. Говорим хриплыми, сиплыми голосами о том, что мы при этом чувствуем. Говорим грубыми, пошлыми ругательствами. Говорим взглядами, сквозь пелену страсти смотря друг на друга так пронзительно, что слов не требуется.

И всего за одну ночь — пусть долгую, яркую, насыщенную — я вдруг понимаю, в чём суть секса: в сумме всех доступных человеку наслаждений — осязать, обонять, пробовать на вкус, видеть, слышать, говорить.

Не сопротивляюсь, когда он провожает меня в ванную и, довольно посмеиваясь, поливает моё пресыщенное ласками тело тёплыми струями воды. Только где-то на границах уставшего разума вспыхивает кратким осознанием, что мы всё-таки оказались в душе вместе.

Не возражаю, когда укутывает одеялом и прижимает к себе, шепчет на ухо какие-то неразборчивые глупости, а я стремительно проваливаюсь в сон, в последний момент замечая, что впервые за много-много лет засыпаю с мужчиной в одной постели.

И нисколько не противлюсь, когда он будит меня на рассвете, чтобы утянуть за собой в блаженную обитель медленного утреннего секса, где тела сухие и горячие, а губы мягкие, как раздавленная вишня.

Второй раз просыпаюсь ближе к полудню, да и то потому, что замёрзла. С минуту смотрю на спящего Петра, такого красивого с этими своими широкими плечами и тёмной щетиной на контрасте с моим одеялом в мелкий цветочек, а потом бесшумно сползаю с кровати, подхватываю кигуруми и сбегаю в ванную. Умываюсь и чищу зубы, мыча под нос песенку, но замираю и хмыкаю, понимая, что делаю это тише. Очень непривычно заниматься будничной рутиной, стараясь кого-то не разбудить.

Добравшись до кухни, замечаю, что тело ноет, пусть сладко, но всё же ноет и не слушается, словно я пробежала кросс. Едва не разбиваю вазу о край раковины, когда ставлю еловые ветки в воду. Рассыпаю молотый кофе и в последнюю секунду успеваю снять с конфорки закипающую турку, отвлёкшись на телефон: Сонька зовёт провести несколько дней за городом в родовом имении её родителей. Пишет, что папа лично настаивает на моём визите и очень желает обсудить какие-то там новые методы обработки дерева. Мы с Анатолием Борисовичем мгновенно сошлись на почве любви к мужским хобби, и Сонька иногда закатывала показательные сцены ревности, но на самом деле была довольна, что может спокойно зависать в интернете, пока мы с её отцом занимаемся какой-нибудь ерундой вроде сколачивания ульев из старых досок.

Быстро набираю сообщение, что никак не могу, поскольку встретила породистого жеребца и у меня тут секс-марафон в самом разгаре. И, прикусив губу, добавляю, что оргазмирую как проклятая. Сонька присылает в ответ десяток смайликов всех оттенков удивления и одобрения, обещает не мешать, придумать правдоподобную отмазку для папы и периодически отправлять мне картинки из «Камасутры», чтобы я не расслаблялась.

Разливаю кофе по кружкам, накладываю на тарелку фрукты, конфеты и творожные сырки и возвращаюсь в спальню. Ставлю добычу на прикроватную тумбочку и цепляю взглядом лежащие на ней часы Петра. И мне почему-то нравится, очень нравится видеть мужские часы около своей постели.

А потом меня хватают, подминают под себя и целуют в висок.

— Я кофе сварила, — говорю ему в плечо.