Читать книгу "Одесская сага. Понаехали - Юлия Артюхович (Верба)"

Уличный грохот в ворота затих. Окна первого этажа, заложенные матрасами и тюками, держали оборону. И тут, к ужасу Фиры, раздался стук в это самое окно. Женщины и дети заверещали, переходя на ультразвук. За окном на четвереньках стояла лохматая Елена Фердинандовна в спущенных чулках и рваной юбке. Вид у нее был бесноватый.

– Дуры!!!! Откройте! Не орите!

Гордеева, вернувшись после суточного дежурства в Еврейской больнице, не могла попасть домой. Янкель получил приказ и делал вид, что окончательно оглох – команды пускать кого-нибудь, кроме Гедали с Иваном, от Семена не было.

– Девки мои где? И это, водка есть? Налейте! – распорядилась Елена.

– Девочки у Нюси, а…

Гордеева перехватила бутылку и с жадностью сделала несколько глотков.

– Сутки об этом мечтала! Ад какой творится! Вся больница полная ранеными. Столько людей ублюдки поуродовали. Ребенка трехлетнего через окно застрелили! На руках у отца была – ее убило, ему руку зацепило. Он так с ней и пришел к нам… Во дворе возле приемного навесы ставят – раненых размещать негде, перевязывать некому. Я посплю – где можно? Разбудите через два часа!

Елена рухнула на бархатное канапе и мгновенно заснула полусидя. Проснулась в темноте – рядом со свечкой и бутылочкой святой воды стояла всхлипывающая Нюся, а над ней с нюхательной солью и карманным зеркальцем склонилась Фира. В глубине комнаты тихонько плакали дочки.

– Суки! – подскочила Гордеева. – Почему не разбудили?!

– Мы будили, – шепотом ответила Фира. – Ты не просыпалась. Вообще! Водой брызгали, иголкой кололи – ты не реагировала. Я вот дыхание все время проверяла. Может, это летаргический сон был? Как в романах? А вдруг бы ты год спала?

Нюся подхватила:

– А я деток попрощаться привела. Вот водичкой святой решила окропить…

– Курва со святой водой! Как романтично, – Гордеева попыталась подняться на затекшие ноги. – Организм нагрузки не выдержал. Нормально все, только как я по темени такой пойду?

– Вместе пойдем, – отозвалась Фира.

– Слышь ты, махровая славянка, куда собралась?

– С тобой собралась – я перевязки умею делать. Я училась.

Елена с интересом покосилась на Фиру:

– Надо же! А дети твои? Если нас сейчас прибьют, с кем останутся? Муж где?

– С самообороной ушел. Ривка присмотрит. Я с тобой. Пригожусь. Только через крышу пойдем – Янкель ворот не откроет.

Погромы 1905 года длились в Одессе бесконечных три дня. Погибло пятьсот человек, больше четырех тысяч получили ранения и остались без дома. На Молдаванке разборки закончились раньше – самооборона из бандитов и биндюжников, вооруженная опытом в портовых драках и криминальных разборках, стальными мышцами и контрабандным оружием, оказалась эффективнее войск и полиции против погромщиков с кольями и топорами.

Ванечка разминется с Фирой на шесть часов. Янкель просидит весь вечер и всю ночь без сна у дворовых ворот. На рассвете, услышав знакомую ругань, трясущимися руками отодвинет засов и запустит Гедалину подводу. Сема дернет окровавленной башкой:

– Беззуб, передай Ирине Михайловне – она и ее дети теперь под моей личной защитой. Им на Молдаванке ничего не страшно.

– Сам разберусь, без покровителей, – огрызнулся Ванечка, – им и со мной ничего не страшно.

– А ты уверен, что тебе надо к паровозам возвращаться? Может, к нам? Уважаемым человеком будешь. Завод свой через пару лет заведешь. Оружейный. Хочешь?

Ваня молча уйдет на второй этаж. И тут же выскочит назад:

– Где Ира? Где Ира?! Кто выпустил?!

Нюся выведет Лидочку и Нестора:

– Твоя пришмаленная жинка тиканула через крышу с Еленой. В больничку – раненых спасать. Там вся Еврейская по крышу забита.

Сотни лиц, воющие женщины, причитающие старики, остекленевшие от ужаса дети… Кровь, кровь, страх, боль… Не протолкнуться. Среди лежащих на земле людей снуют медсестры и сочувствующие. Мужики наспех собирают навесы.

Одесский погром 1905 года войдет в историю как один из самых масштабных и жестоких в истории Российской империи. Газета «Русское слово» в марте 1906-го опубликует подробный материал, собрав показания свидетелей, не только и не столько евреев. Руководитель торгового морского училища будет сокрушаться – он предлагал организовать отряды из курсантов для защиты порядка, но от него отмахнутся. Несмотря на все юдофобские настроения, даже в осторожных показаниях очевидно – погромы были организованы заранее, спровоцированы сознательно и проводились при полном бездействии со стороны городских властей. Но когда ты не только градоначальник, но еще и тесть премьер-министра Столыпина, то очевидное становится невероятным. Хотя и очень дорогим. Несмотря на сенаторскую ревизию и робкие выводы о вопиющем бездействии, первый департамент Сената градоначальника оправдает и предложит на выбор несколько постов с генерал-губернаторскими полномочиями – от Польши до Нижнего Новгорода. Пока Одесса будет кипеть от негодования, Дмитрий Нейгарт предпочтет поправлять здоровье в Ницце. Но пока сограждане проклинают, московские друзья шлют коллеге по московскому монархическому союзу восторженную телеграмму: «От всей души поздравляем Вас с торжеством вашего правого русского дела. Желаем Вам дальнейшей доблестной службы Царю и Отечеству».

Но это случится через полгода, когда оплачут потери и похоронят близких, а пока где-то в этом человеческом вареве мечется маленькая черная птичка, его сумасшедшая Фира. Ваня найдет ее через несколько часов и выдернет за руку из палатки:

– Марш домой!

– Сам – марш домой!

– Ты моя жена!

– Я – еврейка!

– Ты крещеная!

– Я со своими!

– Свои – это твои дети и я – если не забыла.

– Не забыла. А ты помнишь, что за тебя я умерла для своей семьи? Я уже выбрала тебя. Не дай мне пожалеть.

– Домой! Или пожалеешь!

– Или!

Ваня отвернется и уйдет не оглядываясь.

За спиной раздались хлопки. Елена Фердинандовна закончила аплодировать и вытащила папиросу.

– Деточка, да у тебя есть яйца!

– Ой, кто б говорил, – огрызнулась Фира, надрывая зубами бинт.

К вечеру они обе свалятся на клумбу под высоченной сосной в эпицентре хаоса Еврейской больницы и будут молча курить.

– А это не твой? – махнет рукой в дальний угол Елена Фердинандовна. Ванечка спустится с лестницы от навеса, отодвинет ногой ящик с инструментами и вытянет у Фиры изо рта папиросу.

– Рот порву, если еще раз с этой дрянью увижу!

Фира отряхнет платье:

– Это он про папироску или про тебя, Фердинандовна?

20 октября 1905 года станет официальным окончанием погромов и началом удивительной дружбы между самыми несочетаемыми бабами Мельницкой, 8.