Читать книгу "Берег Стикса - Максим Далин"

Упыри покивали. Для смертного без опыта Перехода любое странное существо сойдёт за Хозяина Ночей. А если у существа длинные клыки, глаза светятся красным и при этом оно пьёт кровь — то это без сомнения вампир. Сколько книжек, фильмов и страшных историй подтверждают эту терминологическую путаницу — не сосчитать.

Напугать — без проблем. Только вот к испуганному не подступишься. В смысле кормёжки это скорее неудобство, чем достоинство.

— Это, мои дорогие, смотря с какой стороны подойти. Я, детки, ни за кем охотиться и не собираюсь. Я собираюсь сделать так, чтобы добыча сама приходила. И сама вскрывала вену и наполняла кровью изящный бокал. И настаивала, чтобы я откушал. А я ещё поломаюсь.

Василий только присвистнул. Зато Ира фыркнула и выпалила:

— Тебе лечиться надо от мании величия!

— Знаете, что вас губит? — саркастически изрёк Роман. — Слабость воображения.

Василия Роман расспрашивал до утра. Кое-что даже записал в свой блокнот.

Перечитывал в своей комнате, днём, когда не спалось. Поправлял записи. Делал выводы. Размышлял.

«Упыри в основном возникают из людей, убитых упырями в полнолуние. Не все убитые переходят в Инобытие. Только потенциальная добыча. Грешники?

Среди упырей встречаются самоубийцы. Самоубийца, по-видимому, становится упырём, если покончил с собой с досады или от злости. Самая мерзкая категория.

УПЫРИ НЕ ВЕЧНЫ! Они существуют долго, но деградируют и ветшают. Старые упыри — омерзительные существа, напоминающие движущиеся трупы на последних стадиях разложения. Только некоторые из них долго сохраняют приличный вид, что служит объектом всеобщей зависти (выяснить!).

Упыря тяжело уничтожить. Сложнее, чем вампира. Упыри могут ходить днём в пасмурную погоду, солнечные лучи для них болезненны, но не смертельны, на чеснок им наплевать. Серебро наносит серьёзные раны, но всё-таки не убивает. Василий утверждает, что упыря можно убить, только вогнав в сердце осиновый кол или отрубив голову. Возможно. Но упыри сами собой кончаются, иссякают и исчезают спустя определённое время — для каждого своё.

УПЫРИ НЕ ПЕРЕНОСЯТ ОБЩЕСТВА СЕБЕ ПОДОБНЫХ, НО ЖИВУТ СТАЯМИ! Иногда, по словам Василия, упыри мужского и женского пола изображают семью и живут вместе — но это только конспирация и декор. Сексуальное влечение у упырей отсутствует, дружеских чувств они испытывать не способны, благодарность совершенно нереальна — ИХ МОЖНО ПРИВЯЗАТЬ К СЕБЕ ТОЛЬКО ПОДАЧКАМИ. Судя по имеющимся данным, за пищу упырь будет пресмыкаться и унижаться, а за перспективы большого количества пищи — станет добровольным рабом. Только на верность рассчитывать не приходится.

Упырь лебезит только перед тем, кто его кормит. И до тех пор, пока этот кто-то его кормит».

Тебе всё ясно? Так действуй по обстановке.

В штаб-квартире Василия Роман появился весьма ранним вечером. Из-под его потрёпанной куртки виднелась белая рубашка, отутюженная и благоухающая «Тайдом». Ещё от Романа пахло дезодорантом, гелем для волос и мятной жевательной резинкой.

Он держал в руках большую хозяйственную сумку, в которой что-то возилось.

Заспанные, помятые, зеленовато-серые спросонья упыри уставились на него с агрессивным недоумением.

— Ты чего это вырядился, ептыть? — хмуро спросил Василий.

— У меня важная встреча, — сказал Роман. — Всё должно быть comme il fait.

— Это как?

— Как полагается. Это ужин, — Роман открыл сумку и вытряхнул оттуда пёстрых кругленьких птичек. — Вам. Приятного аппетита.

— Ой, кто это? — Ира протянула руку, но Василий шлёпнул по ней.

— Это — перепёлки. Из зоомагазина. Даме — две, Васе — три. Для поправки здоровья. Не смотри на меня так — лучше живые перепёлки, чем дохлые крысы.

— Дорогие?

— Не дороже денег. На охоту вы не выходите. Сидите здесь, отдыхаете и ждёте меня. Всё ясно?

Упыри закивали, жадно поглядывая на перепёлок. Роман поспешно вышел, но всё равно услышал из-за двери возню, квохтанье и вопли: «Отдай, моё!.. Не пихайся, сука, не слышала, что Ромка сказал?! Убери лапы, гад!..»

Роман брезгливо поморщился, ускорил шаги — и уже через пару минут с наслаждением дышал свежим воздухом, пахнущим весенним парком.

В последнее время он так славно чувствовал себя на улице, что даже по делу шёл гуляючи, не торопясь, оглядываясь по сторонам и глубоко дыша. После теплака, воняющего падалью, синий вечер конца марта был трогательно хорош.

А вот в подъезде, куда Роман зашёл, было куда как хуже.

Стены подъезда были разрисованы так, что свежий человек ни за что не определил бы, в какой цвет они окрашены. Самым выдающимся пятном смотрела тщательно выписанная не маркером каким-то там, а настоящей масляной краской статуя Свободы с вытаращенными, налитыми кровью глазами, дохлой жабой, распяленной на шипах её венца, и шприцем в руке. Чувствовалось, что художник провёл на лестничной площадке не один час, причём во всеоружии.

Остальные граффити не дотягивали до этого уровня. Все эти глючные грибы, черепа, черти, голые девицы в диких позах, шипастые готические названия рок-групп — выглядели привычно и отдавали дешёвкой и банальщиной.

На лестнице пахло мочой, помойкой и тем приторным дымом, который образуется от курения анаши. Под звонком знакомой квартиры в виде щегольской таблички красовалась надпись: «Свищ — ананист!» Роман чихнул и позвонил в дверь. Спустя минуту позвонил снова и держал палец на звонке достаточно долго, чтобы причинить обитателям квартиры неудобства, требующие устранения.

Из смутного буханья музыки за дверью выделился раздражённый голос: «Да откроет кто-нибудь этому уроду или нет?!» Глас вопиющего в пустыне… Роман позвонил опять.

Дверь распахнулась, выпустив на лестницу облако дыма и грохот рока. В дверном проёме возникла тощая осоловевшая девица с белесым ёжиком волос и голой грудью.

— Ты, мать твою, кто?! — осведомилась она.

Роман молча отшвырнул её с дороги и походкой Командора направился в вонючий, грохочущий сумрак квартиры. «Он бы давно проломил бы мне череп, если бы я не создал огнемёт!!» — надрывался магнитофон. Девица что-то обиженно орала вдогонку. Из кухни несло горелыми тряпками, а из сортира — тем, чем и должно нести из сортира, если это уважающий себя сортир без пижонских наворотов. Роман скорчил брезгливую гримасу и вошёл в комнату.

Хозяин, Свищ-онанист, уделял огромное внимание интерьеру. Потолок и стены были выкрашены чёрной краской, а поверх чёрной красовались растёкшиеся кляксы красной. С тусклой и страшной люстры свисала петля из телефонного провода. Магнитофон вопил с обшарпанного табурета, заклеенное изолентой зеркало отражало полуголых растрёпанных людей, производящих какие-то сексуальные действия на грязной кровати без ножек, а сам хозяин, привалившись с отрешённым видом к батарее парового отопления, делал три дела сразу. Слушал музыку, курил косяк и дрочил.