Читать книгу "Мама, я демона люблю! - Даха Тараторина"

Благо владельцы сей недвижимости не посчитали нужным запирать на замок ворох прошлогоднего сена на полу, две лопаты и грабли. В противном случае они рисковали лишиться двери, а я самоуважения в попытке её выбить.

Я с наслаждением плюхнулась на импровизированный лежачок, уже в полёте припоминая, что деревенские частенько прячут в ворохе сена серпы или косы, однако в этот раз повезло. Шорох дождя снаружи резво перетекал в мерный стук, Рок, упорно пытающийся наслаждаться видом в приоткрытую дверь, всё сильнее её притворял, пока не оставил крохотную щель и, смирившись, устроился рядом.

— Роскошь, значит? — с наслаждением протянула я, пытаясь придумать, как бы высушить шаль, не снимая.

Демон заложил руки за голову и откинулся на спину, задумчиво, словно пытаясь что-то припомнить, рассматривая дощатый потолок.

— А скажешь нет?

— Скажу! — с готовностью подтвердила я.

Он перевернулся на бок и, отбирая, потянул на себя мокрую накидку. Ткань нехотя, прилипая к коже, соскользнула с плеч, а Рок ловко скомкал и отбросил её в сторону.

— Иди согрею, и подобреешь, — осклабился он.

Я упрямо сложила руки на груди: вот ещё!

— Трусиха.

— Кто трусиха? Я трусиха?!

— Ну не я же.

Внезапно стало жарко: да как он смеет?! Я смелая! Я самая смелая из всех моих знакомых! Я… я… я вызвала демона и учусь колдовать! Да, получается не очень хорошо, но это же не моя вина! Это учитель плохой попался!

— Неправда!

— Правда, кири, правда, — он медленно стянул куртку и отправил к шали, рубашка последовала за ними. К неудовольствию, удивившему меня саму, оставил только кожаные штаны: чтобы намочить их, меленького дождика недостаточно. — Ты ведь всю жизнь прожила в городе, да? Боишься всего нового, даже просто выехать за его границы. Небось только с Брид за травами ходила, да и то не слишком далеко. Что уж говорить о твоих собственных границах. О тех самых, которые мешают магии вырваться наружу. О тех, которые до сих пор заставляют тебя верить, что есть люди хорошие, а есть плохие. О тех, которые не дают понять, что иногда, чтобы сделать что-то хорошее, нужно позволить себе немножечко плохого. Трусиха. Боишься стать ведьмой, боишься послать к демонам навязанные с детства правила.

Он говорил правильно. Красиво, искренне, горячо. Хотелось верить. Хотелось забыть про осуждающие взгляды, въевшуюся с детства истину о добре и зле. Хотелось стащить сырое платье и прижаться к его горячему боку, от жара которого воздух начинал дрожать. Но я не сделала ничего из этого. Я пнула его, опрокидывая на спину, и нависла сверху:

— Кто трусиха? Я трусиха? Да я… Я тебя сейчас…

Он скептически хмыкнул:

— Что? Убьёшь? Поцелуешь? Превратишь в лягушку? Рыжуля, не пытайся угрожать, если нечего противопоставить оппоненту.

Как я оказалась снизу, не пойму до сих пор. Но внезапно стало ясно, что мне и правда нечего ему противопоставить: обездвиженная, с зафиксированными над головой руками… ведьма. Тоже мне, ведьма!

— Пусти! — грудь вздымалась так часто и беспокойно, что это уже становилось неприличным.

— Или что?

— Или я разозлюсь.

Он наклонился, касаясь кончиком носа моего виска.

— С чего ты взяла, что я добиваюсь не этого? По-моему, ты совсем не против.

И он добился. Вот правда, на самом деле добился. Я многое могла стерпеть, вынести с достоинством… Ну ладно, предположим, о достоинстве в моём бедственном положении мокрой мыши речи не шло. Я многое могла вынести, но не это. Мужчина больше никогда не будет решать, чего я хочу.

Демона отбросило к стене с такой силой, что я всерьёз опасалась за сохранность хлипкого домика. О сохранности костей Рока подумать как-то не получилось.

— Надолго меня такими темпами не хватит, — пока я горела от негодования, демон с довольным видом потирал ушибленные места. — Как ощущения, рыжуля?

— Убила бы, — честно сказала я, пытаясь отряхнуть руки: пальцы всё ещё саднило. Плевать, что думает их обладательница, руки жаждали драки.

— Я знал, что найду к тебе подход!

— Ты сделал это нарочно?

Он склонил голову, готовый к овациям. Вот только оваций не последовало. В прошлый раз, когда я дала ему пощёчину, дело закончилось плохо.

— Гадёныш! — кулаки сжались вхолостую.

— О, да! — он, словно в танце, поднял руки и крутанулся.

— Мерзавец и лгун!

— Снова в яблочко, кири! — двинул бёдрами, продолжая наслаждаться собственным великолепием.

— Хитрый, самовлюблённый, беспринципный…

Я не настолько самоуверенна, чтобы нападать на демона. Хоть сто раз ведьмой назовись, а хорошую драку так запросто не устроить. Но всё внутри кипело, бурлило и обжигало, заставляя подойти ближе и ввязаться в издевательскую пляску.

— Ненавижу тебя!

— Враньё, кири. Ты от меня в восторге!

Я пыталась ударить, а он вертелся вокруг, ловя занесённый кулак и проскакивая под рукой; я царапала воздух там, где только что виднелась одобрительная улыбка, а он хватал за запястье и заставлял опереться на его плечо, снова отталкивал и опять ловил, уже за другую руку. Пыльным жарким вихрем демон крутился, опутывая, завораживая, гипнотизируя. Горячие пальцы, едва не оставляя ожоги, скользили по коже, щекотали шею, едва ощутимо пробегались по спине и снова исчезали, чтобы опять появиться и заставить меня шагнуть, развернуться и упасть — туда, где уже поджидали его объятия.

Кажется, я хотела его ударить. Кажется, желание никуда не делось. Но руки демона исчезали прежде, чем прикосновение становилось неприличным. Разве он делал что-то предосудительное? Лишь втянул меня в жаркий танец в попытке согреться и перебороть промозглую сырость.

Глаза цвета листьев дерева мёртвых мерцали в полумраке, светлячками возникая то справа, то слева, то ближе, то дальше, то совсем рядом, настолько, что можно было почуять терпкий запах прелых осенних листьев.

Он поступил неправильно. Плохо, обидно. Но почему-то обжигающая злость внутри превратилась в жаркое предвкушение, обосновываясь на новом месте надолго. Наверное, всё же стоило его придушить.

— А эт-т-та что ещё тут такое?!

Я икнула и замерла как была: изогнувшаяся, перекинутая в поясе через сгиб локтя демона, вынужденная лицезреть вошедшего приземистого мужичка вверх ногами. Рок же не смутился нисколечко. Даже не попытался помочь мне выпрямиться:

— Вам описать или и так видно?

— Да уж сам вижу, — смутился мужичок, почёсывая залысину под шапкой из грубо выделанной ткани.

— Тогда, полагаю, вопрос исчерпан.

Я задёргалась, намекая, что тоже не прочь поучаствовать в беседе, но Рок понял всё по-своему: