Читать книгу "Автопортрет с устрицей в кармане - Роман Шмараков"

– Схожу за словарем, – решил Роджер.

– Кто-нибудь из присутствующих знает об этом масле? – поинтересовался инспектор.

– Или хотя бы встречал людей, способных его упоминать, – сказал мистер Годфри.

– Наверное, что-то из кулинарии, – предположила Джейн. – Надо спросить миссис Хислоп.

– Davéridion, – сообщил Роджер, выходя из дома со словарем. – Летучее масло, его получают через возгонку цветов лаванды.

– Инспектор, – сказала мисс Робертсон, – вы же не думаете, что кто-то из нас способен убить Эмилию. Это нелепость, мы все ее любили. Наверное, в дом кто-то забрался.

– Главный вход был закрыт, – пробормотала Джейн.

– Почему, кстати? – спросил инспектор.

– Не знаю, все так привыкли… его забывают отпереть, никто им не пользуется, все ходят через садовую калитку. Глупо, конечно, ведь когда идешь из Бэкинфорда, приходится обходить дом.

– А следы взлома? – спросил Роджер. – Davier, клещи, которыми дергают зубы.

– Нет, – сказал инспектор.

– Это был кто-то чужой, – сказала мисс Робертсон. – Сегодня я плохо спала и уверена, что кто-то пытался проникнуть в мою комнату.

– Вы уверены? – спросил инспектор. – Почему вы так думаете?

– Я проснулась ночью и смотрела на дверь в темноте. За ней явственно ощущалось чье-то присутствие. С вами бывает так, что вы чувствуете присутствие?

– В детстве со мной такое было, – сказала Джейн, – когда я читала «Удольфские тайны» на ночь. Мама мне сказала, чтобы я перестала это делать, и присутствие пропало.

– Я уверена, что дверную ручку кто-то трогал, – сказала мисс Робертсон, качая головой.

– Débâcle, – сообщил Роджер, – отдаление пустых кораблей от пристани для приближения нагруженных.

– Роджер, перестань, – сказала Джейн.

– Я знаю, кто это, – вдруг сказал Роджер. – Это мясник. Мясника никто не замечает – он словно ветерок, забытый сон, мгновенная комбинация зеркал – а он ездит всюду со своей кровавой тележкой и делает, что ему подсказывают наклонности. Мясник или почтальон.

– Мясника никто не видел, – возразила Джейн.

– Вот об этом я и говорю, – значительно сказал Роджер.

– А почтальон поговорил с Энни и уехал на своем велосипеде навстречу Бэкинфордской битве. Нет, в самом деле, как бы он мог пройти в дом?.. Его бы заметила Энни, или я, когда сидела в саду, или Эдвардс, который подстригал кусты возле дома, или его облаял бы Файдо.

– Это соображение касается любого постороннего, который хотел бы попасть в дом через сад, – заметил инспектор.

– Иначе говоря, – сказал Роджер, – ваше внимание сосредоточивается на нас.

– А как же человек в черном? – спросила Джейн.

– В самом деле, – подхватил мистер Годфри, – давайте обсудим человека в черном, а то здесь удивительно мало удольфских тайн на нашу голову.

– Простите, инспектор, – продолжала Джейн, – может, это тайна следствия и я не должна этого делать, но вчера Дама башни…

– Кто?..

– То есть миссис Хислоп… извините, ее все так зовут. В Эннингли-Холле кухня находится в самой древней части здания. Когда-то это была башня. Говорят, в ее подвалах держали узников и морили их голодом. Она очень старая.

– Там есть подземный ход, я уверен, – сказал Роджер. – Он выходит прямо на поле битвы при Бэкинфорде. Когда йоркский шериф…

– Ради Бога!.. – возопил мистер Годфри.

– Покойный сэр Джон прозвал миссис Хислоп Дамой башни, – продолжала Джейн, – а еще Стрелком во тьме, потому что у нее аллергия на куриные яйца и большую часть того, что она готовит, она не может попробовать. Все знают об этих прозвищах, и миссис Хислоп о них знает, но считает, что они представляют собственность сэра Джона и что с тех пор, как он умер, никому нельзя ее так называть, так что мы стараемся следить за собой, хотя постоянно…

– Есть вещи, от которых не убережешься, – заметил Роджер.

– Вы говорили о черном человеке, – напомнил инспектор.

– Да, простите. Дело в том, что вчера миссис Хислоп успела пересказать каждому все то, что она рассказывала вам, и как она застала Энни около дома с каким-то человеком, одетым в черное, и как Энни говорила ему: «Это насчет старых хозяев», а потом утверждала, что ничего такого не было и что миссис Хислоп это послышалось. Кто этот человек в черном? Что Энни хотела ему рассказать насчет сэра Джона и тети Хелен? Может быть, это имеет какое-то отношение к делу?

– Джейн, – сказал Роджер, – ты же не думаешь учить инспектора, что и как ему делать. Один итальянский художник писал в каком-то монастыре не помню что, и оно у него вышло наилучшим образом, вплоть до последних мелочей, такой уж он был добросовестный человек; а потом наступил праздник, и монахи сняли покрывало с росписи, думая, что ему незачем что-то еще подправлять. Когда художник узнал, то расстроился хуже некуда и, разгневавшись на монахов из-за их непочтительности, взял молоток и снес все росписи, начиная от главных персонажей и заканчивая мелкими подробностями, и так основательно прошелся по всей своей истории, что от этого вот, чего я не помню, ничего не осталось. Монахи, конечно, раскаялись, но было поздно, он ни за какие деньги не соглашался взяться за это заново и только на выходе, у самой двери, написал им виноградарей, подвязывающих сухие ветки вместе с какими-то чудовищами, так что монахи не знали, сохранить ли им эту фреску ради прекрасной работы или сбить ее из-за чудовищ, которые смущали народ. Не надо отвлекать людей, когда они занимаются любимым делом.

– Да, конечно, – сказала Джейн. – Я ничего такого не имела в виду.

– По-моему, – сказал мистер Годфри, – сейчас все здесь смотрят друг на друга и думают об одном и том же.

– Инспектор, – громко сказала мисс Робертсон, – я знаю, что мы сделаем. Я предлагаю каждому, кто здесь есть, сказать, что он не убивал Эмилию. Мы сбережем вам время. Я уверена, что никто не солжет.

– Да-да, – саркастически произнес мистер Годфри.

– Мистер Хоуден, вы не могли бы…

– Почему я? – недоуменно спросил Роджер. – Впрочем, если вы настаиваете… Я не убивал Эмилию.

– Большое спасибо, мистер Хоуден, – с необыкновенной выразительностью произнесла мисс Робертсон. – Джейн, милая…

– Я ее не убивала, – серьезно сказала Джейн.

– Мистер Годфри, пожалуйста…

– Я бы обратил внимание присутствующих, – медленно сказал тот, – на формулировку нашей клятвы. Мисс Робертсон не предлагает тому, кто сделал это, признаться – в этом был бы хоть какой-то смысл. Она просит каждого сказать: «Я не убивал Эмилию». Легко заметить, что любой воспитанный убийца без затруднений выполнит эту просьбу и примет участие в спектакле, который, не утруждая ничьей искренности, позволяет каждому выставить в лучшем свете свою учтивость. Я отнюдь не думаю, что сформулировать клятву именно так мисс Робертсон побудило какое-то намерение, хотя сама она уклонилась ее произнести, – нет, я уверен, что одно лишь чудесное простодушие и женская небрежность причиной…