Читать книгу "Nordic Dads - Роман Лошманов"

— Здорово, что вам удалось воспитать в них такую скромность и уважительное отношение к деньгам. К тому, как они достаются.

— Не то слово. Правда, через некоторое время Ида пришла к нам снова и сказала, что они страшно сглупили, назначив такие низкие расценки, и нельзя ли их еще раз обсудить и, может быть, немного повысить? Но я ответил, что, к сожалению, это уже невозможно, уговор есть уговор, — смеется Маркус. — Но самое важное тут, на мой взгляд, — детское собрание, придуманное Йенни. Мы не просто сказали им: «Будем платить столько-то», не спрашивая их мнения, а дали им поучаствовать в процессе — обсудить пожелания друг друга и договориться между собой.

Точка кипения

Основной урок, который Маркус стремится преподать своим детям, примерно тот же, что он сам извлек из года, проведенного дома после потери работы: «Мы с женой стараемся показать и объяснить им, что главное — быть собой. Если ты застенчив, будь застенчивым. Если ты девочка и любишь футбол, это нормально. Или если ты мальчик и любишь танцевать, а Ноа очень любит, то это тоже хорошо. Вообще, если в мальчике есть то, что принято называть женскими качествами, — тот же Ноа любит цветы, розовый цвет, всегда замечает, если Йенни сделала новую прическу, — все это не менее ценно, чем его „мужская“ сторона, и об этом мы тоже говорим с детьми».

Несмотря на длинный путь, пройденный Финляндией к гендерному равноправию («Я понимаю его прежде всего как большое количество возможностей для всех независимо от пола — у нас, например, есть женщины-полицейские и женщины-офицеры в армии, — а также одинаковые зарплаты на одних и тех же должностях и одинаковые перспективы карьерного роста для мужчин и женщин»), иногда Маркус сталкивается с гендерными стереотипами относительно мам и пап. «К врачу детей обычно вожу я — не только потому, что у меня медицинское образование, но и потому, что не боюсь крови и синяков. И вот, случалось, врач спрашивал меня: „А ваша жена рассказала вам, что, собственно, случилось с ребенком?“ Когда я слышу такое, то просто закипаю. И говорю, что провожу с детьми не меньше времени, чем жена, что знаю о них все и, если нужна какая-то информация — история болезни или что-то еще, — можно спросить меня и не беспокоить лишний раз маму. Но подобное, конечно, случается редко. В целом финская система здравоохранения, на мой взгляд, близка к идеалу».

Я интересуюсь, как реализуются идеалы гендерного равноправия в семье Форселлов. Каким образом они с Йенни делят домашние обязанности? «Я отвечаю в основном за работы в саду: стригу траву летом, убираю снег зимой. Еще очень люблю готовить, — рассказывает Маркус. — Честно говоря, я главный повар в нашей семье. Жена тоже готовит — в основном традиционные блюда: рыбу, мясные тефтели, пюре. Я и это могу, но особенно люблю заниматься едой для наших субботних обедов и воскресных бранчей: делаю овощи на гриле, сам копчу рыбу. А пока сидел дома с детьми, научился печь финский ржаной хлеб: без дрожжей, на закваске. Это занимает три дня, но результат того стоит. Недавно одна пожилая знакомая попросила меня испечь ржаной хлеб ей на день рождения, и я был очень горд!»

Продолжить разговор Маркус предлагает на природе. «Это удивительное место, сейчас сами увидите, — рассказывает он по дороге. — Оно меня успокаивает». Минут через пятнадцать мы подъезжаем к лесу, дальше идем пешком и оказываемся… на болоте: поросшие мхом кочки и проложенные между ними дощатые мостки — так выглядит финский дзен. Мы говорим об ошибках, которые допускают в воспитании даже отцы-чемпионы.

— Я иногда раздражаюсь на детей и повышаю на них голос, — вздыхает Маркус, гипнотизируя взглядом болото.

— Честно говоря, в это сложно поверить. По-моему, передо мной настоящий Карлсон — балагур, весельчак и лучший друг малышей.

— Да, но ведь это дети! Они знают, на какую кнопку нажать, чтобы тебя по-настоящему завести, — смеется Маркус. — И потом, я слишком часто говорю нет просто потому, что так легче. Приходишь с работы усталый или раздраженный, только сядешь, чтобы почитать спортивные новости в телефоне, как тут же прибегает кто-то из детей и спрашивает, можно ли пойти к друзьям, или просит что-то купить. Конечно, легче сказать нет, чем потратить пять минут на разговор. Но это неправильно, и я должен больше работать над собой. А то у детей уже даже шутка такая семейная есть: если попросить о чем-то папу, он точно откажет, так что лучше сразу идти к маме — она по крайней мере поговорит, а если повезет, то даже и разрешит!

И Маркус снова разражается смехом, а я думаю о том, как это здорово, когда во взрослом серьезном мужчине, отце троих детей, занимающем к тому же ответственный пост в крупной компании, по-прежнему живет озорной ребенок.

— Вы счастливый человек? — спрашиваю я, хотя, кажется, уже знаю ответ.

— Думаю, да. Благодаря детям я понял, кто я такой, и мне нравится быть собой — человеком, который не зависит от должности на работе, от денег или от титула «Отец года». У меня прекрасная семья, и я люблю проводить время с Йенни и детьми. У меня есть настоящие друзья и отличная работа, на которую я каждый день хожу с улыбкой. Все это наполняет жизнь смыслом и делает меня счастливым.

Йоханнес. Особенный ребенок в семье

Э́споо, пригород Хельсинки, субботним утром так тих и пустынен, что я вспоминаю слова моей мамы, впервые попавшей в Финляндию лет десять назад. «Ты знаешь, — сказала она, вернувшись с хутора на берегу озера, где они с отцом провели неделю, — это чудесная, красивая страна, и вокруг — никого!» В кафе спортивного центра, где нам назначил встречу Йоханнес Ромппанен, тоже почти никого, и тишину нарушает только стук теннисных мячей, доносящийся из соседнего зала. Минут через пять появляется Йоханнес со своим старшим сыном, десятилетним Эмилем, у которого только что закончилась тренировка. Мы садимся в машину и едем к ним домой, чтобы забрать остальных членов семьи: жену Йоханнеса Нину, их сына Каспера (он на два года младше брата), пятилетнюю дочку Лилью — и отправиться на прогулку в парк. По дороге Йоханнес рассказывает, как познакомился с Ниной: «Мы учились в одном классе и очень долго просто дружили. Знакомые подшучивали над нами, говорили: „Да ладно, неужели вы только друзья? Рассказывайте!“ И я очень хорошо помню день, когда вдруг понял, что они правы и это не просто дружба. Был декабрь 2000 года. Набравшись храбрости, я пошел к Нине, позвонил в дверь и сказал: „Можешь выйти на минутку?“ Тут-то я и признался, что люблю ее, и был готов к тому, что она может ответить: „А я тебя нет“. Но оказалось, что наши чувства взаимны». Признавался в любви Йоханнес по-шведски: они с Ниной билингвы, у обоих мамы — шведки, а папы — финны. Вопрос национальной и языковой самоидентификации для него непростой: «Дома мы говорим по-шведски. Иногда в компании меня подкалывают и называют шведом. Но я не швед, а финн, говорящий на шведском. Помню, когда в 2003 году я оказался на учебе в Швеции, то поразился тому, насколько там все по-другому. Я вообще-то человек общительный, а там меня считали „замкнутым финном“. Вернувшись домой, я как-то в магазине не смог объясниться по-фински. Просто забыл нужные слова. Испытал такой ужас, что понял: финский язык тоже важная часть меня. Когда родился Эмиль, я решил, что буду говорить с ним по-фински. Но это получалось неестественно. Так что да, я финн, но язык моих чувств и наш домашний язык — шведский».