Читать книгу "Я хотел убить небо - Жиль Пари"

Как странноБыть ангелом,Ангел сказал.Как строслоБыть осликом,Ослик сказал.В этом слове нет смысла, ангел сказал,Надменно пожав крылом.ОднакоЕсли «странно» что-нибудь значит,То «стросло» страннее, чем странно.Не так ли?Вот уж действительно странно,Ангел сказал сердито.Самый странный тут – вы,Ослик ответилИ прочь улетел[6].

Когда я поднимался на сцену, у меня в горле пересохло, и я подумал, что у меня ничего не выйдет. Я хотел выступить так, чтобы Камилле было интересно слушать, но теперь от страха я всё забыл, и вот на меня все смотрят, особенно учитель, ведь мы с ним раз триста повторили стихотворение.

Он сказал:

– Ну, Кабачок, помнишь: «Как странно быть ангелом…»?

И я повторил за ним начало: «Как странно быть ангелом» – и потом не сводил глаз с Камиллы и рассказывал стихотворение медленно и без ошибок, как будто бы слова были записаны в её зелёных глазах, и вот я увидел, как её руки мне зааплодировали.

Тётя-ведьма тоже была здесь, и ей даже не надо было никак по-особенному наряжаться: у неё и так рот совсем без губ, крошечные злобные глазки, и одета она во всё чёрное, так что дети боятся её больше, чем осла, и стараются держаться от неё подальше.

Я познакомил своего ангела Камиллу с Реймоном, который надел праздничный костюм с галстуком, и мне было очень приятно, когда он сказал: «Какой красивый ангел», и я впервые увидел, как Камилла покраснела.

А ещё Реймон сказал, что разговаривал с мадам Пампино, и я могу, если захочу, приезжать к нему в гости по выходным.

– Да, – сказал я. – Но только если и Камилла тоже поедет.

– Думаю, директор не будет против.

И он посмотрел на нас обоих и улыбнулся во весь рот.

А потом пришёл Дед Мороз, но я-то уже понял, что самый лучший подарок – это то, как Реймон нам улыбнулся.

Мы все сели на стулья, только Ахмед залез под стол.

Я впервые в жизни видел Деда Мороза живьём – и не мог оторвать от него глаз.

Мне показалось, что он похож на Яйцеголового, и я сказал об этом мадам Пампино.

Она ответила: «У тебя очень богатое воображение, но лучше никому об этом не рассказывать».

И я спросил у Бориса, что это такое – «воображение».

– Воображение – это способность человека к построению в сознании образов или идей, которые не могут восприниматься посредством органов чувств.

Я совсем ничего не понял, но это не так уж и важно.

Я шепнул Симону: «Дед Мороз влез через дымоход?»

– Нет, я видел, когда ходил за зайцем Ахмеда, как он вылезал из «мерседеса» Жерара.

– А что же случилось с его санями и рогатыми коровами?

– Это не рогатые коровы, дубина! Это олени.

– Меня зовут не дубина, а Кабачок.

Подарки лежали под ёлкой, на них были написаны наши имена, и мне не терпелось поскорее развернуть свои.

Дед Мороз спросил:

– Ну что, дети, вы хорошо себя вели?

И мы закричали «Да-а-а!», хотя это было неправдой, но мы боялись, что иначе нам ничего не достанется.

– Хорошо, тогда подходите к ёлке, но, если я увижу, что кто-нибудь ведёт себя плохо, я скажу об этом злому волшебнику.

И мы все молча подошли к ёлке, кроме Ахмеда, который не хотел выбираться из-под стола, потому что боялся «красного месье и злого волшебника».

Питатели раздали нам подарки, и мы набросились на них, совсем забыв, что нужно вести себя хорошо. Прости, злой волшебник, ведь сегодня Рождество!

У меня никогда ещё не было такого большого подарка.

Сначала я подумал, что в свёртке просто очень много апельсинов, конфет и оловянных солдатиков, поэтому, когда внутри оказалась многоэтажная парковка, как у Грегори, я не поверил своим глазам.

Я понял, что Дед Мороз наконец-то получил моё письмо, которое Рози ходила опустить в ящик вместе с письмами остальных.

Может быть, у мамы был неправильно записан его адрес.

В общем, я пошёл и поцеловал рождественского деда, и немного белой бороды осталось у меня на губах.

– Держи, это тебе, – сказал Реймон и протянул мне большой жёлтый свёрток, перевязанный красной лентой.

– Что это? – спросил я и не стал дожидаться ответа, а вцепился в узел зубами, разорвал жёлтую бумагу и обнаружил внутри гигантского медведя. Тогда я сказал: «Ну ни фига себе!», а Реймон сказал: «Нельзя говорить такие слова на Рождество», а я засмеялся: «Только на Рождество?» – и протянул к нему руки, Реймон подхватил меня и прижал к себе, и от него приятно пахло туалетной водой.

А потом мы принялись за рождественское угощение – пирожки, индейку, пюре из каштанов и рождественское полено из мороженого.

– Восхитительное фуа-гра, – произнесла тётя Камиллы.

И я увидел, как она под столом ткнула ангела вилкой. Лично я совсем не боялся ведьмы, поэтому встал, и опрокинул немного соли в её бокал с шампанским, пока она беседовала с месье Полем, и пожелал ей счастливого Рождества, когда она выплюнула всё, что набрала в рот, в тарелку Полины, которая ничего не заметила, потому что чей-то папа шептал ей на ухо какие-то секреты.

Борис сказал, что шкуры животных, в которые они сегодня нарядились, принадлежат Полине, она лежит на них со своими дружками и смотрит на огонь в камине, а Рози это услышала и сказала: «Так-так», а потом заскрипела зубами, глядя, как Полина и чей-то папа смеются, сказала: «Стыд какой», – и ушла сердиться за другой столик.

Я подал Камилле знак, чтобы она шла к нам, но ведьма вцепилась в неё когтями и говорила: «Ей и здесь хорошо, правда, моя милая?»

А её милая крикнула: «Пусти, мне больно!»

Месье Поль взглянул на ведьму: «Сегодня ведь Рождество, мадам».

Он это сказал так громко, что она покраснела: «Конечно, конечно», – и отпустила Камиллу, и тогда ангел прибежал и прижался ко мне, чтобы ведьма уж точно до него не дотянулась.

Месье Поль подмигнул нам, и в его втором, открытом глазе я увидел, что ведьма проиграла.

Она вся съёжилась на своём стуле и выглядела так, как будто бы ей лет сто, но так ей и надо.

* * *

В эту ночь Ахмед не написал в постель, и Рози была рада, что ей не нужно заново перестилать его кровать, и Ахмед тоже был очень рад и смеялся, но, когда он смеётся, это ещё хуже, чем когда он ревёт: звук такой, как будто водят мелом по доске, у меня от этого уши болят.

Поэтому мы с Симоном решили поиграть в подушку.