Читать книгу "Я – Сания - Сания Испергенова"

А еще я научилась запоминать! Это вообще была феерия, самое сильное в моей жизни открытие. Как-то я лежала поздно вечером в своей кровати и вдруг поняла, что помню вчерашний день. Раньше такого не случалось. В доме ребенка все сливалось в один мутный поток, я не отличала один день от другого и не догадывалась, что у меня есть память. Просто жила в серой и вязкой каше без времени, без событий.

Только с того вечера в детском доме я и начала вспоминать дом ребенка. Как нас в наказание за проступки держали на корточках, как оставляли без еды, как били скакалкой и ремнем, как оставляли намыленными в ванне. Я вспомнила всю свою жизнь – чуть ли не с пеленок. Вспомнила мальчика, оказалось, его зовут Сергей – он следом за мной перешел из дома ребенка в детский дом, в дошкольное отделение, и я его там узнала. Хотя до этого в моих воспоминаниях его не было, но я вдруг словно «увидела» ситуации, о которых он мне рассказывал: «А я помню, как тебя переселили на двухъярусную кровать, на нижний ярус». И я увидела этот момент, словно в кино! С тех пор специально пыталась запомнить каждый день, который проживала, не хотела что-нибудь упустить. Внутри меня то и дело всплывали яркие картины из далекого и недавнего прошлого, я могла их подолгу разглядывать, различать цвета и формы предметов, выражения лиц и одежду людей. Это было для меня чудом!

А через две недели после переезда из дома ребенка в детский дом, десятого декабря 1998 года, мне исполнилось шесть лет. В этот день меня все начали поздравлять. Я не понимала, с чем поздравляют. Что такое случилось? Это был мой первый настоящий день рождения. До этого я просто не знала, сколько мне лет и что значит рождение. Никогда не задумывалась об этом. Просто была существом, которое жило внутри себя и подчинялось внешним обстоятельствам.

В детском доме у меня появился возраст. У меня появилось имя. У меня появилась память! Где все это было до моих шести лет? Я не знаю. Но по прошествии многих лет не сомневаюсь в одном – не будь тридцать малышей безликим стадом, я бы начала ощущать себя намного раньше. Только кому это нужно? Кому я сама была нужна? Источник проблем, мокрых простыней, а значит, лишней работы…

В шестом классе нам задали сочинение на тему «Мой дом». И я написала о доме ребенка все, что смогла вспомнить. Очень четко, с подробностями, в деталях. Написала о том, как жила и что именно чувствовала. Написала о том, что делали воспитатели и как относились к нам. После того как учительница прочла сочинение, меня вызвали к директору детского дома. Он замечательный человек! Все дети, даже самые отъявленные хулиганы, уважают его и любят до сих пор.

– Соня, скажи, это правда? – Виктор Яковлевич хмурился.

– Да. – Я смотрела не на него, а в пол.

– Ты не врешь? – Он переспросил так, что я поняла: речь о чем-то очень и очень серьезном.

– Нет, я не вру. – И подняла на него глаза.

А потом, через год, я узнала, что то учреждение для младенцев-сирот закрыли. Может быть, Виктор Яковлевич что-то сделал? Может быть, просто совпало? Но место моих детских пыток исчезло с лица земли. И я была рада, что этого дома ребенка больше нет, что детей там теперь не мучают.

Глава 10

Больница

В доме ребенка прогулок то ли было мало, то ли я их не запомнила. А в детском доме мы ходили на улицу два раза в день. Меня водили гулять вместе со всеми, и это было счастьем. А потом, на мою беду, в детский дом устроилась на работу какая-то массажистка. Я с младенчества часто простужалась, сильно болела, и вот меня определили к ней – на массаж вместо прогулок. От такой несправедливости я страшно бесилась: только вышла на свободу, хочу гулять, а мне не дают! Оказалось, что это только начало. Как только поняли, что я болею, практически не переставая, стали от всего «беречь» и усердно лечить. Летом детям давали нормальное мороженое, а мне приносили сладкую белую водичку. На море всем разрешали купаться, а меня однажды полтора месяца продержали на берегу. Все пили холодную воду, когда хотели, а мне не разрешали так делать никогда. Это было обидно до слез! А еще меня пытались лечить от энуреза. Детдомовские врачи смотрели, в больницу клали на обследование – ничего. Никаких признаков болезни: почки в порядке. Хотя писаться в кровать я продолжала каждую ночь. И воспитатели изобретали «лечебные» меры – как и в доме ребенка на ночь мне не давали пить. Я не пила уже за ужином – в последний раз чай или сок давали в полдник. Ночью меня поднимали, отводили в туалет, иногда я так и засыпала на унитазе. Но ни тот, ни другой способ не помогал. Я продолжала писаться в постель. А не пить подолгу привыкла, мне уже и не хотелось. Не спасла от болезней и массажистка. Месяца через четыре после переезда в детский дом я свалилась с жуткой ангиной.

– Соня, вставай, – услышала я голос мамы Тани, словно сквозь вату.

Она заменяла в ту ночь маму Нину. Меня всегда – после первой же ночи в детском доме – клали в одной комнате с ночной воспитательницей.

– Вставай, Соня! – встревоженно повторила она.

Я с трудом разлепила веки – они были слишком тяжелыми. Кое-как спустила с кровати ноги. Думала, что меня снова поднимают, чтобы отвести в туалет, но мама Таня почему-то надела на меня теплую кофту и сандалики вместо тапочек. Она случайно прикоснулась пальцами к моим щиколоткам, и я вздрогнула – такими обжигающе-ледяными показались ее руки.

– Ты вся горишь!

Я не помню, как шла. Висела на маме Тане, двигаясь еле-еле: тело стало свинцовым. С каждой секундой становилось все труднее управлять ногами, которые подворачивались и спотыкались. Дышать тоже было тяжело – что-то мешало в горле. А в голове стоял туман, серая плотная вата.

Дежурный врач в медсанчасти, пожилая женщина в очках, мигом проснулась, подхватив меня в тот момент, когда мама Таня выпустила мое запястье из своей ледяной руки. Я почувствовала, что меня снова укладывают – наконец-то! – и засовывают под мышку градусник.

– Сорок, – коротко бросила врач.

– «Скорую»?! – Я услышала, что мама Таня подняла трубку телефона.

– Да. – Доктор осторожно задрала на мне пижамную кофту и стала трогать живот. – Еще и фурункулы на коже. Скажите, чтобы быстро! Инфекционка.

– Госссподи! – выдохнула мама Таня, вращая трескучий диск.

Когда я снова открыла глаза, то очень удивилась. Спальни не было. Вместо нее – странное наполовину стеклянное помещение, освещенное утренним солнцем. Как будто я попала в аквариум, только не для рыб, а для людей. Даже дверь в этой комнате оказалась такая же. Сквозь нее я и разглядела коридор, а в нем – сестринский пост. Значит, больница. Я и раньше лежала в больницах, еще в доме ребенка, только ничего о том времени не запомнила. Зато теперь откуда-то из глубин памяти всплыли воспоминания. Уколы. Мне снова будут делать больно.

Хотелось заплакать. Но от печальных мыслей меня вдруг отвлекло движение за стеклянной стеной. Я вытянула шею и заглянула через стекло в соседний бокс. Там происходило что-то странное. Женщина встала с кровати, взяла на руки большого ребенка и стала бродить с ним туда-сюда по палате. Это был не младенец, не новорожденный, который пока еще не умеет сам ходить. Это был огромный ребенок, может, всего на пару лет младше меня. Настоящая дылда. Зачем такого носить на руках?! Он же тяжелый. Пусть ходит сам, если ему надо. Я внимательно прислушалась и уловила что-то вроде пения, только без слов.