Читать книгу "Билет на ладью Харона - Василий Звягинцев"

Сергей уже готов был швырнуть в открытую дверь гранату, но в последнее мгновение сдержался. Непонятно почему. Интуиция, наверное.

В три длинных прыжка он преодолел отделявшее его от номера расстояние, прижался спиной к стене и вдруг услышал стоны и поскуливание, производимые явно женскими голосами.

Боевик стоял посреди просторной комнаты, представлявшей собой подходящую декорацию для фильма о развеселой жизни махновцев в годы Гражданской войны.

Круглый стол, заваленный грязными тарелками, ломаными буханками хлеба, объедками, пустыми и полными бутылками, пепельницами с грудами воняющих окурков. Сам же террорист забился в угол между оставшейся от прошлых времен, ныне декоративной кафельной печью и массивным резным буфетом. Перед собой он выставил двух совершенно голых женщин, с явными следами насилия на телах и лицах.

Одна была молодая и совсем недавно, похоже, красивая. По крайней мере, фигура у нее соответствовала самым строгим стандартам. Второй было прилично за сорок, крупные груди давно потеряли форму, и живот без соответствующей поддержки слишком уж выдавался, но остатки былой привлекательности она еще сохраняла.

По ссадинам, кровоподтекам, засосам на груди и шее видно было, что измывались над ними долго и изощренно. Возможно, это были мать и дочка, а может, просто случайные соседки по номеру, разбираться Сергею было некогда.

Их платья и белье были разбросаны по всей комнате.

Ствол пистолета бандит держал у виска молодой, сам же прятался за обширным торсом и бедрами старшей.

— Не подходи, застрелю обеих, — сам дрожащий от страха, прошипел горец, которому в родном ауле возраст вряд ли позволил бы заниматься подобными играми.

Тарханов в ответ на эту угрозу только внутренне усмехнулся. Слышали, не раз слышали. А этот «герой» с кровоточащей пулевой ссадиной на лбу наверняка видел такие сцены только в заграничном кино.

— Застрелишь, — кивнул полковник, держа «рапиру» у бедра. — А потом? Тебе и так и так подыхать. А ну, брось пушку…

— Убью, — севшим голосом повторил террорист. Акцент у него был, пожалуй, грузинский. — Они мои заложники. Я с ними сейчас пойду, а ты стой на месте…

— Канешна, — передразнивая, ответил Тарханов. — Иди, да…

Ствол автомата смотрел точно в лоб грузина.

— Убери, я уйду. Там отпущу женщин…

— Да, отпустите нас, — плаксиво-хриплым голосом повторила старшая. Молодая молчала, подкатывая глаза и явно готовясь упасть в обморок. По щекам ее непрерывно текли слезы.

— Отпускаю, идите, — кивнул Тарханов, делая шаг в сторону и открывая проход к двери.

— Брось автомат, — наглея, потребовал боевик.

— Уже, — ровным голосом ответил Тарханов, полагаясь на свою реакцию, выбросил руку вперед и с четырех шагов вогнал пулю точно между глаз бандита. Кровь брызнула на женщин, а мозги — на кремовые с золотым тиснением обои.

Молодая тут же исполнила свое намерение и таки хлопнулась в обморок, а старшая отскочила в сторону и, нимало не стесняясь своей наготы (а чего теперь уже стесняться), начала стирать кровавые сгустки со щеки и грудей.

Тарханов испытал мгновенное желание развернуться и выбежать из номера, потому что нечего ему теперь тут делать, а через минуту или через несколько минут на звук выстрела набегут остальные-прочие в достаточном количестве, и придется принимать безнадежный бой в тупиковом коридоре…

И все же…

Тем более заметил он кое-что, что могло помочь в дальнейшем.

Только бы времени хватило.

— Уходите отсюда, быстро. В любой номер, только подальше по коридору, вот ключи…

Он видел, что старшая женщина сохраняет достаточное самообладание, чтобы понять его слова.

— Только быстрее, бегом, бегом…

Сам он немедленно начал затаскивать из коридора в прихожую тела убитых боевиков.

Бросал, лишь бы поскорее, и в ванную, и просто на пол в комнате, и спешил за другими.

На женщину пришлось прикрикнуть еще раз:

— Да кончай ты своим барахлом заниматься! Накинь, что под руку попадется, и вон отсюда!

Молодая, получив от старшей пару хлестких пощечин, пришла в себя в достаточной мере, чтобы подняться на ноги.

— Проч-чь! — свирепо выкрикнул Тарханов в последний раз, и женщины исчезли, похватав с полу какие-то свои тряпки. Причем старшая не забыла в последний момент приостановиться и забрать из стенного шкафа бархатную сумочку и какой-то баул.

Взять у убитых из оружия было нечего, полковник и так был обвешан им сверх всякой меры. Зато их одежда ему приглянулась.

Он просунул руки в рукава камуфляжной, похоже, турецкого образца куртки, натянул на уши вязаную шапку верблюжьей шерсти, сверху обернул ее зеленой лентой с черными арабскими закорючками.

Пойдет.

А главное, подхватил с подоконника забытый кем-то из женщин пышный каштановый парик. Он и привлек его внимание с самого начала.

Умело поставил поперек двери растяжку из трех немецких гранат, причем оставил полотнище слегка приоткрытым, да еще и вытянул наружу руку одного из покойников, в которую вложил его же пистолет.

А сам тоже метнулся через коридор в заранее присмотренный номер наискось и напротив, рядом с очередной запасной лестницей, скрытой вполне неприметной дверью.

Успел, что называется, тик в тик.

Со стороны площадки главного холла послышался топот многих ног и бессвязные крики.

А Тарханов уже боялся, что случайный пистолетный выстрел мертвого боевика остался неуслышанным.

Рвануло здорово! Так здорово, что со стены даже отдаленного метров на двадцать номера кусками посыпалась штукатурка. И звон высыпающихся стекол тоже был хорошо слышен еще через две или три секунды после взрыва.

И перекрытия содрогнулись, но выдержали. Что значит старая постройка! Она же, со своими полутораметровыми стенами, хорошо усилила силу взрыва каких-то четырехсот граммов тротила, выплеснувшегося всей своей мощью в коридор, сметая неудачников.

Неудачник — это тот, кто оказался в неподходящее время в ненужном месте.

В номере, где сработала гранатная ловушка, вышибло не только двери, вылетели еще и порядочные куски старого, бурого от времени кирпича, но с яркими розовыми изломами. И несколько бандитов валялись на полу уже разделанные на фрагменты.

Воняло тротиловым дымом, пылью, кровью и кое-чем похуже.

Однако живых осталось еще человека четыре, прилично контуженных, но живых, ползающих от стены к стене, подобно сглотнувшим добрую дозу китайского порошка тараканам.

Тарханов добавил поперек затянутого сизым вонючим дымом коридора (поганая все-таки у немцев взрывчатка), из пулемета.

Вот теперь — все! Мизерекордиа[5], если угодно.