Читать книгу "Уцелевший - Чак Паланик"

Правилами для нахождения во внешнем мире предписывалось писать старейшинам церковного округа письма с исповедью. Ты должен был воздерживаться от употребления сладостей. Питье и курение были под запретом. Внешний вид всегда должен быть опрятным и соответствующим правилам. Ты не мог баловаться развлечениями вроде радио и телевидения. Ты не мог вступать в сексуальные отношения.

Лука, Глава Двадцатая, Стих Тридцать Пятый:

«А сподобившиеся достигнуть того века … ни женятся, ни замуж не выходят».

Старейшины Правоверческой церкви говорили о целибате, как будто это запрет играть в бейсбол. Просто скажи нет. И было еще очень много правил. Не дай Бог ты когда-нибудь начнешь танцевать. Или есть сахар-рафинад. Или петь. Но самое главное правило звучало так:

Если жители церковного семейного округа будут призваны Господом, радуйся. Когда апокалипсис станет неизбежен, празднуй. И все Правоверцы обязаны отправить себя к Богу. Аминь.

И ты должен был этому следовать.

Не важно, как далеко ты от них. Не важно, как долго ты работал за пределами семейного округа. Но поскольку просмотр телепередач был под большим запретом, должны были уйти годы, чтобы все члены церкви узнали об Отправке. Церковная доктрина называла это так. Отправка. Полет в Египет. Полет из Египта. В Библии люди все время перемещаются из одного места в другое.

Ты мог не знать об этом годы, но в тот момент, когда ты об этом узнал, ты был обязан найти оружие, выпить какой-нибудь яд, утопиться, повеситься, вскрыть вены, выпрыгнуть.

Ты должен был отправить себя в Рай.

Вот поэтому трое полицейских и соц.работница пришли меня брать.

Полицейский сказал: «Тебе будет непросто об этом услышать». И я понял, что все осталось позади.

Это был апокалипсис, Отправка, несмотря на все мои труды и все деньги, которые я заработал для общего дела. Рай на Земле не собирался наступать.

Не успел я все это осмыслить, как вошла соц.работница и сказала: «Мы знаем, на что ты запрограммирован. Мы готовы забрать тебя под наблюдение, чтобы предотвратить это».

Когда церковный семейный округ провозгласил начало Отправки, было около 1500 членов церкви, направленных на работу в разные уголки страны. Через неделю их стало шестьсот. Через год — четыреста.

За прошедшее время даже пара социальных работников совершили самоубийства.

Власти нашли меня и большинство других уцелевших по нашим исповедальным письмам, которые мы посылали в церковный семейный округ каждый месяц. Мы не знали, что пишем и отправляем свои заработки церковным старейшинам, которые были уже мертвы и в Раю. Мы не могли знать, что социальные службы читают наши ежемесячные подсчеты того, сколько раз мы клялись или имели нечистые мысли. И в этот момент не было ничего такого, что я мог бы рассказать соц.работнице и о чем бы она не знала.

Прошло десять лет, но уцелевших членов церкви никогда не удавалось увидеть вместе. К уцелевшим, которые встречаются друг с другом, у меня не осталось ничего, кроме смятения и отвращения. Мы потерпели неудачу в последнем причастии. Мы стыдимся себя. Нам отвратительны все остальные. Уцелевшие, которые все еще носят церковную одежду, делают это, чтобы хвастаться своей болью. Холщовая одежда и пепел. Они не могли спастись. Они были слабыми. Исчезли все правила, и это не имеет никакого значения. Когда-нибудь мы все попадем спец.доставкой прямо в Ад.

И я был слаб.

Поэтому я поехал в центр города на заднем сидении полицейской машины. И, сидя рядом со мной, соц.работница сказала: «Ты был невинной жертвой ужасной тоталитарной секты, но мы поможем тебе подняться на ноги».

Все больше и больше минут отделяло меня от того, что я должен был сделать.

Соц.работница сказала: «Я понимаю, у тебя проблемы с мастурбацией. Ты хочешь поговорить об этом?»

С каждой минутой мне было все труднее сделать то, что я обещал сделать при крещении. Застрелиться, вскрыть вены, задохнуться, истечь кровью, выпрыгнуть.

Мир за окнами машины пролетал так быстро, что у меня закружилась голова.

Соц.работница сказала: «Твоя жизнь до этого момента была жалким кошмаром, но все будет окей. Ты меня слушаешь? Будь терпелив, и все будет в порядке».

Это случилось почти десять лет назад, а я все еще жду.

Я придерживался в отношении нее презумпции невиновности.

Перепрыгиваем вперед на десять лет, и мало что изменилось. Десять лет терапии, а я все еще на том же месте. Вряд ли здесь есть что праздновать.

Мы по-прежнему вместе. Сегодня у нас еженедельная встреча номер пятьсот какая-то, и проходит она в синей гостевой ванной. Есть еще зеленая, белая, желтая и сиреневая ванные комнаты. Вот сколько денег люди получают. Соц.работница сидит на краешке ванны, опустив голые ступни в теплую воду. Ее туфли стоят на опущенной крышке унитаза возле бокала мартини с гранатовым сиропом, колотым льдом, первоклассным сахаром и белым ромом. После каждой пары вопросов она налегает на шариковую ручку, и при этом держит бокал за ножку. Ножка бокала и шариковая ручка пересекаются как китайские палочки.

Она сказала, что последний ее бойфренд сошел со сцены.

Не дай Бог она попросит помочь ей вымыться.

Она берет напиток. Ставит бокал назад, пока я отвечаю. Пишет в желтом блокноте, лежащем на коленях, задает еще один вопрос, выпивает еще один бокал. Ее лицо блестит под слоем косметики.

Ларри, Барри, Джерри, Терри, Гэри, все ее ушедшие бойфренды. Она говорит, что клиентов и бойфрендов она теряет примерно с одинаковой скоростью.

На этой неделе количество опять снизилось, сто тридцать два уцелевших по всей стране, но темп самоубийств идет на спад.

Согласно ежедневнику, я чищу строительный раствор между маленькими шестигранными синими плитками на полу. Там более триллиона миль раствора. Раствором из этой ванной комнаты можно было бы выложить путь от Земли до Луны десять раз, и весь он изгажен черной плесенью. Аммиак, в который я макаю зубную щетку и которым я все это чищу, в смеси с сигаретным дымом пахнет так, что я чувствую усталость и сильное сердцебиение.

А может, я немножко не в себе. Аммиак. Дым. Фертилити Холлис звонит мне домой. Я не решаюсь поднять трубку, но я уверен, что это она.

«Ты контактировал с какими-нибудь незнакомцами за последнее время?» — спрашивает соц.работница.

Она спрашивает: «У тебя были телефонные звонки, которые ты мог бы расценить как угрозу?»

Соц.работница произносит все это, не выпуская изо рта сигарету. Она похожа на собаку, сидящую, пьющую розовый мартини и лающую на тебя. Сигарета, глоток, вопрос; вдыхание, питье, разговор — демонстрация всех основных применений для человеческого рта.

Она никогда не курила, но все чаще и чаще она говорит мне, что не может смириться с мыслью о том, что доживет до старости.