Читать книгу "Призрак смерти - Нора Робертс"

— Оскорбление за оскорблением! — Рорк со смехом просунул руку ей за спину и привлек к себе. — Ты задолжала мне целую кучу извинений.

— Тогда мне лучше начать прямо сейчас.

После поцелуя Ева перекинула ногу через колено Рорка и оседлала его. Требовалась определенная гибкость и энергия, чтобы принести серьезное извинение прямо в его кресле, но Ева не сомневалась, что справится с этим.

Он заставил ее испытывать самые разные ощущения, но она сама нуждалась в них. Жажда, голод, насмешка, любовь и страсть. Она ощущала пламя его желания и неутоленную жажду, когда его губы терзали ее рот. Ее собственное тело наполнилось таким же пламенем и жаждой, когда он срывал с нее одежду.

Вся его жизнь была в этой странной женщине — не просто в ее гибком соблазнительном теле, но в ее разуме и духе, заключенном в эту форму. Она могла волновать и раздражать, очаровывать и разочаровывать, но все это каким-то образом сочеталось с его внутренним «я» и делало его целостным человеком и сильным мужчиной.

Теперь Ева захватила всего его, прижавшись всем телом, и приняла его в себя с удовлетворенным мурлыканьем. Они слились в единое целое, довели друг друга до исступления, и тихие звуки перешли в рвущийся из горла протяжный стон.

— Надеюсь, теперь мы на равных, — проговорила она, отдышавшись.

— По-моему, я даже задолжал тебе. Какое-то время Ева лежала тихо, прильнув головой к его плечу.

— Пожалуй, призраки не могут трахаться друг с другом в кресле за письменным столом, — пробормотала она.

— Это маловероятно, — согласился с ней Рорк.

— Тяжело быть мертвым.

В четверть девятого утра Ева сидела в своем кабинете в Центральном управлении и просматривала последние отчеты криминалистов и людей из ОЭС.

— Ничего! Они ничего не нашли. Никаких следов электронного наблюдения, голографических установок, аудио- и видеоаппаратуры. Полный ноль, невероятно!

— Наверное, это говорит о том, что вчера вечером вы столкнулись с паранормальными явлениями.

Ева бросила на Пибоди ледяной взгляд.

— В задницу паранормальные явления, — буркнула она.

— Такие случаи были задокументированы, Даллас.

— Фруктовые пирожные тоже можно задокументировать. Будем исходить из того, что убийство совершил кто-то из родственников, намеревавшийся получить некий предмет, который мог находиться у Хопкинса. Начнем с членов семьи. Вычеркнем всех, у кого есть твердое алиби, и посмотрим, кто останется.

У Евы на столе снова запищал коммуникатор, и она усмехнулась, увидев номер абонента.

— Еще один репортер. Мы не будем кормить собак, пока не получим такого приказа. Проверяй все входящие звонки. Если на тебя нажмут — никаких комментариев, следствие идет в установленном порядке, и точка.

— Ясно. Даллас, как оно было вчера вечером? Страшно или забавно?

Ева удержалась от резкого ответа и медленно выдохнула.

— Когда этот придурок попробовал разыграть меня, сначала было страшновато, а потом я разозлилась.

— Призрак Бобби Брэй, распевающий серенады? У меня от этого мороз по коже.

— Если бы я верила, что это призрак, со мной было бы то же самое. В общем, это было скорее неприятно, чем забавно. Кто-то хочет, чтобы мы считали дом номер двенадцать проклятым местом, и пытается нас напугать. Я получила заметки Фини к отчету его отдела. По его словам, двое ребят тоже слышали пение. Еще один клянется, что кто-то хлопнул его пониже спины. Криминалисты говорят примерно то же. Похоже на массовый психоз.

— Я покопалась в деле и узнала, что двое предыдущих владельцев пытались заниматься экзорцизмом. Они нанимали священников, медиумов, парапсихологов и так далее. У них ничего не получилось.

— Почему это меня не удивляет? А теперь начинай проверять алиби.

Ева тоже взялась за дело, вычеркнула двух потенциальных подозреваемых, а потом позвонила дочери Серенити Мэсси, жившей в Скоттсдейле.

— У нас еще нет семи утра!

— Мне очень жаль, мисс Сойер.

— Еще нет семи утра, — раздраженно повторила женщина, — а мне уже трижды звонили репортеры и главная медсестра дома для престарелых, где находится моя мать. Вам известно, что репортер пытался добраться до нее? Она страдает старческим слабоумием и с трудом может вспомнить меня, когда я приезжаю к ней, а тут какой-то идиот пытается взять у нее интервью насчет Бобби Брэй. Моя мать даже не знала ее!

— Ваша мать знает, что она является дочерью Бобби Брэй?

Худое усталое лицо женщины сделалось непроницаемым, но по выражению ее глаз можно было обо всем догадаться.

— Что вы сказали?

— Она знает, и вы тоже знаете.

— Я не позволю беспокоить мою мать ни репортерам, ни полицейским.

— Я не собираюсь беспокоить вашу мать. Почему бы вам не рассказать, как и когда она узнала, что является дочерью Бобби, а не ее сестрой?

— Не знаю. — Мисс Сойер потерла лицо руками. — Она уже давно, очень давно болеет. Даже когда я была ребенком… — Она опустила руки и теперь выглядела еще более усталой, даже больной. — Лейтенант, это так необходимо?

— У меня на руках два убийства. В обоих случаях ваши родственники имеют отношение к делу.

— Я не считаю семью Хопкинсов своими родственниками. С какой стати? Мне жаль, что этого человека убили, потому что старая история снова всплыла на поверхность. Я тщательно оберегала свою семью от шумихи вокруг Бобби Брэй. Проверьте, если хотите. Я никогда не давала интервью и не соглашалась ни с кем встречаться.

— Почему? Судя по тому, что мне известно, это прибыльное дело.

— Потому что я хотела жить нормально. Я имею право на это, и мои дети тоже. Моя мать всегда была хрупкой разумом и телом. Но я не такая, и я приняла меры, чтобы держаться подальше от этого водоворота. Если сведения о том, что я внучка Бобби, а не ее внучатая племянница, просочатся наружу, на меня откроют охоту.

— Я не могу обещать, что все останется в тайне, но обещаю, что не буду давать интервью об этом аспекте расследования. Я не раскрою ваше имя и имена членов вашей семьи.

— Спасибо, но они уже раскрыты, — устало проговорила мисс Сойер.

— Тем более вам не повредит, если вы ответите на несколько вопросов. Как ваша мать узнала о том, кто были ее родители?

— Она сказала мне и моему брату, что нашла письма Бобби. Мать Бобби сохранила их. В этих письмах она спрашивала, как поживает ее дочка, и называла мою мать по имени. Она называла ее «моя Серенити[1]», как будто речь шла о состоянии души, а не о ребенке, нуждавшемся в материнской заботе.

Горечь, прозвучавшая в ее словах, подсказала Еве, что ее собеседница не принадлежит к числу поклонниц Бобби Брэй.