Читать книгу "Курортная зона - Надежда Первухина"

— Слово для отчета по сравнительным показателям имеет господин Тихий!

Господин Тихий внешне напоминал скалу из гудрона: таким он был крупным и черно-блестящим.

— Основными показателями деятельности Организации были и остаются сухие цифры, — веско заговорил гудроновый господин. — Только за истекший квартал к услугам членов Организации прибегли 102,6 тысячи пользователей. А это немало, господа! Это говорит о том, что популярность сферы наших деликатных и во многом опасных услуг растет, даже несмотря на то что параллельно популярности услуг возрастает и их стоимость. Что ж. люди хотят иметь за свои деньги качественную работу, а не услуги неквалифицированного дилетанта! (Аплодисменты, задорный смех. ) Также подтверждением тому служат предоставленные вашему вниманию сравнительные диаграммы роста пользователей нашей Организацией. (Уважительный гул при демонстрации на экране роскошных диаграмм. ) Следующая диаграмма, в форме круга, показывает, как в сравнении с прошлыми годами изменился возрастной, социальный и политический статус нашего пользователя. Если два года назад основную часть наших пользователей составляли представители коммерческих структур (большой сиреневый сегмент), политики (большой коричневый сегмент) (отдельные реплики: “А они сразу и заказчики, и те, кого заказывают, гы!” ) и лишь малую толику частные лица, то теперь, судя по второй диаграмме, ситуация резко изменилась. Политиков (коричневый сегмент) активно потеснили состоятельные подростки (розовый сегмент), а представители коммерческих структур неуклонно вытесняются заказчиками из сферы творческой интеллигенции (голубой сегмент). Это означает, господа, что в новых условиях третьего тысячелетия наше древнее суровое ремесло по-прежнему остается актуальным! (Аплодисменты, переходящие в овацию. )

— Слово для доклада…

— Лариса… Лариса… Лариса!.

Она не услышала, как ее зовут. Она это почувствовала. И поняла, что надо бежать на зов, даже не натягивая сброшенных туфель.

…А Нарик, увлеченный бюрократическими словопрениями, даже и не заметил, как она исчезла.

У темного запасного выхода из зала холодная костлявая рука стиснула ей рот, предупреждая все вопросы:

— Исчезни. Немедленно. Не вступая ни с кем к разговоры. Будь в бункере “А”. Затаись. Я тебя там найду. Выживи. Это нужно.

Так с Ларисой мог говорить и отдавать приказы только один человек. Старик.

— Почему? — Она беззвучно шевельнула губами, оцарапав их о его жесткую ладонь. Она не спорила, она верила, что его приказ — главное, но она не хотела быть просто гранатой, брошенной в мишень. Она хотела знать.

Почему .

— Истопник здесь, — прошелестел голос Старика и тут же исчез. Исчезла его ладонь, исчез любой намек на его недавнее присутствие.

Но зато все стало на свои места.

Ларису снова (в который уж раз!) хотят убить.

Но теперь это серьезно. Иначе Старик не стал бы утруждать себя предупреждением, справедливо полагая, что его ученица сама способна предчувствовать и предупреждать все малейшие посягательства на собственную жизнь.

Значит, действительно надо бежать.

И отсутствие туфель на шпильке — удача, а не помеха.

Прямо-таки чувствуешь себя Золушкой, вовремя слинявшей с бала. Только на балу резвились не принцы, а монстры.

…А она, оказывается, неплохо разбирается в хитросплетении коридоров и тупичков этого хилого дворца! И когда только успела! Или это включилось чувство самосохранения? И оно, оно, родимое, выводит Ларису на балкончик к пожарной двери. Вскрыть дверь, очутиться на таком же балкончик, но уже снаружи и спуститься-затеряться в палой листве окружающего дворец комбайностроителей хилого парка — дело мгновений, не минут. А дальше, бросив собственную машину на стоянке (нет гарантий, что она не заминирована), поймать доброхота-частника, умолить его свезти “несчастную-девушку-жертву-ревнивого-мужа” в некий заштатный городишко. На тайную квартиру, конспиративный, блин, бункер, который спасет вдруг ставшую такой ценной Ларисину жизнь!

Прощайте, комбайностроители! Вы славные ребята! И дворец у вас был славный, раз собрал под свои своды столько организованных убийц-профессионалов!

Лариса ломает два ногтя (когда их теперь снова нарастит Нарик?), но квелый замок на пожарной двери выдирает с мясом. И вонь застарелой олифы сменяет сквозняк вожделенной свободы.

— Larissa, mon ange, — говорит мадемуазель Шоффо и улыбается с лукавством истой уроженки какой-нибудь Шампани. — Я уже начала волноваться, полагая, что ошиблась в расчетах и вы не появитесь здесь. Но я не ошиблась.

— Je ne comprends pas… He понимаю. — Почему-то Ларисе начинает казаться, что сквозь тонкие колготки она ощущает пятками нарастающий жар железной решетки-пола пожарного балкончика. — Как вы здесь оказались? ило вам нужно?

…А пол пол но гг. ми Ларисы становился каким-то уж запредельно горячим. И боль, которую поначалу сдерживало изумленно, заявляла о себе сильнее и сильнее. Боль притупила внимание, и Лариса как-то упустила гот момент что французская шансонетка Щеголяет уже не в серебристо-бисерной бахроме, а в ладно льнущем к телу кожаном брючном костюме. И самое главное, говорит на русском языке безо всякого акцента:

— Моя сладкая Лара… Если я скажу тебе, что я — Истопник, это многое тебе объяснит?

И Лариса Бесприданницева даже не успевает закричать, так мгновенно и беспощадно раскрывается внутри ее тела сгусток пылающей боли, похожий на багровый плод граната с алыми, налитыми пламенеющим соком зернами.

Я горю.

Горю.

Го…

…Очаровательная девушка в кожаном костюме, заботливо придерживая за талию свою бесчувственную приятельницу, подошла к осыпанному осенней листвой “порше” и, бережно погрузив на заднее сиденье не подающую признаков жизни ношу, села за руль. Машина сорвалась с места и оставила за собой только вихрь из пожелтевшей листвы.

Скрученной, исковерканной, опаленной невидимым страшным пламенем, рассыпающейся пеплом листвы.

Глава пятая

КОКТЕЙЛЬ “ПЛАМЯ СО ЛЬДОМ”

…Похожий одновременно на дьявола и на аббата.

Ф. Г. Лорка

(Взболтать, но не перемешивать)

…Говорят, человек ощущает себя человеком, когда чувствует боль.

Она ощутила себя человеком, когда боль прекратилась. Исчезла. Милосердно растворилась в окружающей мгле. И дала сердцу сделать первый удар, а легким — первый вдох.

Она лежала, упиваясь этим богоподобным чувством — отсутствием боли, отсутствием даже самих мыслей о боли. И вдруг в это серафическое состояние вторглось нечто грубо земное и странно знакомое:

А я еще так заживу-у-у…

Что все вы поймете — счастливей меня

не бывало-о-о…