Читать книгу "Ежов. Биография - Алексей Павлюков"

То, что Ежов не будет реабилитирован ни при каких обстоятельствах, сотрудникам Военной прокуратуры было ясно с самого начала, и вся предстоящая работа заключалась лишь в том, чтобы придать этому заранее известному результату видимость хоть какой-то законности.

В принципе, прокурорским работникам, много лет занимавшимся по долгу службы реабилитацией жертв сталинских репрессий, одного только взгляда на вмененный Ежову состав преступлений было бы достаточно, чтобы понять, что перед ними обычная, давно и хорошо знакомая «липа». Подобные обвинения предъявлялись большинству арестованных в те годы соратников Сталина, и ни одно из них ни разу не подтверждалось. Всё в таких делах основывалось на личном признании подследственного, на таких же голословных утверждениях мнимых соучастников, при полном отсутствии каких-либо объективных доказательств вины. Прекрасно известен был и механизм получения признательных показаний, к тому же Ежов и сам заявил на суде, что к нему были применены «сильнейшие избиения».

Таким образом, перелистав следственное дело Ежова и убедившись, что все признаки фальсификации налицо, прокуратура могла со спокойной совестью сделать вывод о необоснованности вынесенного полвека назад приговора.

Но это значило бы подойти к делу с чисто юридических позиций. Между тем реабилитация Ежова была мероприятием не только юридическим, но еще и политическим. Поскольку в российском общественном мнении реабилитация воспринимается не просто как признание необоснованности осуждения человека по конкретным статьям обвинения, а как свидетельство его невиновности вообще, реакцию на отмену приговора такой одиозной личности, как Ежов, нетрудно было спрогнозировать.

Попытки родственников восстановить «доброе имя» некоторых других руководящих работников органов госбезопасности сталинского периода предпринимались и раньше. Практически все они прокуратурой успешно отбивались, и делать исключение для Ежова не было никаких оснований, тем более что после этого отказывать всем остальным было бы уже невозможно.

С учетом указанных обстоятельств, изучение возможности реабилитации Ежова свелось в итоге к обоснованию законности вынесенного ему приговора. Сделать это можно было, лишь доказав, что хотя бы одно из приписываемых ему государственных преступлений, карающихся расстрелом, Ежов и в самом деле совершил, и, следовательно, пересматривать приговор 1940 года никакой необходимости нет.

Именно этим Главная военная прокуратура и занималась на протяжении последующих полутора лет. 25 февраля 1998 года данная работа была наконец завершена, и подготовленное прокуратурой заключение по уголовному делу Ежова отправлено в Военную коллегию Верховного Суда, которая в соответствии с законом должна была вынести окончательное решение.

Признав шпионаж и причастность к убийству жены недоказанными и проигнорировав предъявленные в свое время Ежову обвинения в подготовке терактов против руководителей страны и в создании заговорщицкой организации внутри НКВД, Главная военная прокуратура в своем заключении сосредоточила основное внимание только на одном из вмененных ему преступлений — вредительстве (статья 58-7 Уголовного кодекса РСФСР). На момент осуждения Ежова данная статья действовала в следующей редакции:

«Вредительство — подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершенный в контрреволюционных целях путем соответствующего использования государственных учреждений и предприятий или противодействие их нормальной деятельности…»

Примерно так выглядели и обвинения, предъявленные Ежову на суде:

«Не имея сочувствия и опоры в массах советского народа, Ежов и его ближайшие сообщники Евдокимов, Фриновский и др. для практического осуществления своих предательских замыслов создавали и насаждали шпионские и заговорщицкие кадры в различных партийных, советских, военных и прочих организациях СССР, широко проводя вредительскую работу на важнейших участках партийной, советской и, особенно, наркомвнудельской работы как в центре, так и на местах, истребляя преданные партии кадры, ослабляя военную мощь Советского Союза и провоцируя недовольство трудящихся».

В 1998 году повторять эти пятидесятилетней давности формулировки обвинительного заключения было невозможно, поэтому в итоговом документе Главной военной прокуратуры ни о каких «предательских замыслах» Ежова ничего уже не говорилось, а сами преступления были конкретизированы следующим образом:

«Собранными по делу доказательствами подтверждается виновность Ежова Н. И. в организации в стране политических репрессий в отношении невиновных граждан, незаконных арестах и применении физического насилия к подследственным, фальсификации материалов уголовных дел, что повлекло за собой необратимые последствия, которые реально способствовали ослаблению государственной власти, — т. е. в совершении действий, направленных к подрыву и ослаблению государства в ущерб его экономической и военной мощи».

Получалось, что именно Ежов, неизвестно, правда, с какой целью, организовал в стране массовые политические репрессии и все, что с ними связано. Данный вывод должны были подкрепить приводимые в заключений прокуратуры статистические данные о масштабах репрессий в 1937–1938 гг., а также оперативные приказы наркома внутренних дел за номерами 00447 (о начале массовой операции), 00485 (о поляках), 00486 (о женах «врагов народа») и 00693 (о перебежчиках). Начавшийся после издания этих приказов массовый террор удалось, по мнению прокуратуры, остановить лишь благодаря вмешательству руководства страны (имеется в виду совместное постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 17 ноября 1938 г.).

«Таким образом, — делала Прокуратура окончательный вывод, — бесспорно установлено, что Ежов Н. И. в 1936–1938 гг., будучи народным комиссаром внутренних дел СССР, грубо попирая основной закон государства — Конституцию СССР и законы, фактически узаконил массовые репрессии. При этом он, злоупотребляя властью и превышая предоставленные ему полномочия, путем издания заведомо преступных приказов и директив, повсеместно насаждал произвол и беззаконие в виде умышленного уничтожения сотен тысяч безвинных советских граждан, военных, ученых, государственных и общественных деятелей, что причинило непоправимый ущерб международному авторитету советского государства, его обороноспособности и национальной безопасности, способствовало подрыву государственной промышленности и транспорта, противодействовало нормальной деятельности учреждений и организаций, чем совершил ряд особо опасных для государства преступлений, за которые обоснованно привлечен к уголовной ответственности. Назначенная ему по ст. ст. 58-1 «а», 58-7, 19-58-8 и 58–11 УК РСФСР мера наказания соответствует тяжести содеянного, и он реабилитации не подлежит».

Конечно, деятельность Ежова была преступной, однако не с точки зрения тогдашних законов, а с позиций сегодняшнего дня. А в те далекие времена всё, что нынешней Прокуратурой ставилось Ежову в вину, было лишь усердным выполнением приказов политического руководства страны. Не случайно, нигде в заключении Прокуратуры не упоминается о мотивах преступных действий Ежова, хотя это первый вопрос, который выясняется при расследовании любого преступления. У обвинения образца 1940 г., как бы к нему сейчас ни относиться, была все-таки своя логика: Ежов — замаскировавшийся контрреволюционер и иностранный шпион, поставивший целью свержение существующего в стране социалистического строя, чем и обусловлены все его преступления. В отсутствие же данной цели действия Ежова превращаются в бессмысленный набор чисто садистских акций.