Читать книгу "Конев. Солдатский Маршал - Сергей Михеенков"

Маршал поехал в Карлсбад с Антониной Васильевной. Всё у них было уже решено.

Дни, проведённые в Карлсбаде, как рассказала дочь маршала Наталия Ивановна со слов её мамы, Антонины Васильевны, были самыми счастливыми в их жизни. Весна, цветение садов. Сказочные виды окрестностей Карлсбада. Хороший уход.

Но сказка прервалась совершенно неожиданно.

Глава тридцать шестая.
КОНЕВ — ЖУКОВ

В среде военных уже давно обсуждали одну тему: война закончилась, дело сделано, Хозяину мы больше не нужны, будет приближать и держать возле себя самых послушных и угодливых, остальных…

И вот Коневу позвонил заместитель министра Вооружённых сил СССР Булганин и сообщил, что надо срочно вылетать в Москву на заседание Высшего военного совета. С Булганиным у Конева отношения всегда были сложные, а потому от этого звонка ничего хорошего он не ждал.

Знал ли Конев повестку дня заседания Высшего военного совета, неизвестно. Видимо, вскоре узнал. И консультации среди маршалов тоже, как можно предположить, состоялись. Иначе невозможно объяснить их довольно прочный фронт, который они выстроили во время попытки партийных чиновников уничтожить Маршала Победы Жукова.

Как известно, 31 мая 1946 года, за несколько часов до начала чрезвычайного заседания, состоялся обыск на даче Жукова. Об этом событии существуют противоречивые сведения. Некоторые биографы Маршала Победы говорят, что обыск был проведён негласно, что вещи не изымались, а лишь фиксировались в списке, который затем был подшит в «Дело Жукова». Для негласного обыска, как вы понимаете, ордер не выписывался, потому что проводился он не с ведома прокурора, а с ведома, скорее всего, товарища Абакумова по «просьбе» товарища Сталина. Сам же Жуков в своих «Воспоминаниях…» рассказал совершенно другую историю: обыск не состоялся, потому что он пригрозил оружием и выпроводил со своей дачи «троих молодцов» и т. д.

Но вернёмся к нашему герою.

Конев срочно вылетел в Москву. 2 июня 1946 года Антонина Васильевна, оставшаяся на курорте одна в тревожном ожидании, получила письмо:

«Тонюсенька, милая! Вчера состоялось решение, и меня назначили вместо Жукова. Хозяин предложил остаться в Москве и приступить к работе. В связи с этим тебе, моя детка, нужно тоже прекратить лечение, всё собрать, расплатиться и выехать на машине в Баден. Там, в Бадене, погрузить все ценные вещи в самолёт и самой вылететь в Москву.

В самолёт обязательно возьми мой сейф с документами, чемодан с парадным мундиром, чемодан с гражданскими костюмами и моими кителями, шинель. Много у тебя будет хлопот, но что делать, так нужно. Передай мою благодарность всему медперсоналу, который нас лечил и обслуживал. Я, видимо, в Баден не приеду, а если и прилечу, то заранее тебе позвоню. Ну, моя родная, будь осмотрительна и строга во всём. Соскучился по тебе. Буду ждать тебя с нетерпением.

Целую тебя крепко, твой Ваня».

А в Москве, между тем, произошло событие, которое вот уже почти семь десятков лет волнует военных историков и толкователей советской политики второй половины 1940-х годов.

Послевоенная политика страны не предполагала слишком большого влияния военных. Война осталась позади. Сталину уже не так нужны были маршалы и генералы, особенно те, кто умел на себя брать много ответственности и действовать самостоятельно, кто почувствовал вкус этой самостоятельности, власти. Более того, Сталин почувствовал исходившую от них опасность. Особенно опасно вёл себя тот, кого он так возвышал и щедро при этом осыпал наградами, — маршал Жуков. Георгий Победоносец, как его иногда называло окружение. Об этом вождю тоже доносили.

Сталин сам вёл заседание Высшего военного совета. Он попросил секретаря совета генерала Штеменко, в то время начальника Главного оперативного управления, зачитать материалы допроса Главного маршала авиации Новикова, который был арестован ещё в апреле и вовсю давал показания следователям МГБ. О его «признаниях» бывший шеф СМЕРШа, а теперь министр МГБ генерал Абакумов ежедневно докладывал Хозяину

Когда в докладе Штеменко прозвучали слова не только о бонапартизме Жукова, но и о том, что тот якобы готовил военный заговор, маршалы поняли, что настал и их час. Сегодня — Жуков. Завтра — они.

После генерала Штеменко выступил Сталин. Он сказал, что Жуков присваивает себе все победы Красной армии, что, выступая в Берлине на пресс-конференции, давая интервью для советской и зарубежной печати, «Жуков неоднократно заявлял, что все главнейшие операции в Великой Отечественной войне успешно проводились благодаря тому, что основные идеи были заложены им».

Сталин указал пальцем на бывших членов Ставки Верховного главнокомандования и членов ГКО, представлявших теперь Политбюро и Высший военный совет, и сказал:

— Так что, все мы были дураки? Только один товарищ Жуков был умным, гениальным в планировании всех стратегических операций во время Великой Отечественной войны?

Сталин закончил своё выступление этим полуриторическим вопросом, приглашая всех присутствующих, в том числе маршалов, высказаться по поводу Жукова, чтобы «решить, как с ним поступить».

Все присутствующие понимали, что отвертеться от выступления не удастся. Надо говорить. А говорить — значит, высказать свою позицию.

Вот тут-то и наступил момент истины.

Выступления были разными по духу и смыслу. Некоторые заняли твёрдую позицию и, критикуя личные человеческие и деловые качества Жукова, всё же признавали его военные заслуги и верность партии, правительству и лично товарищу Сталину.

В большинстве публикаций об этом заседании говорится, что, мол, военные не отдали Маршала Победы на растерзание и что якобы спасительное слово произнёс первый заместитель командующего бронетанковыми и механизированными войсками маршал Рыбалко. Верно то, что Павел Семёнович Рыбалко решительно высказался за политическую честность Жукова, за признание многих его военных заслуг. Но тон задал всё же выступавший первым — маршал Конев. И тут надо быть исторически точным. А что значит на таком собрании молвить первое слово поперёк слова Хозяина, вряд ли нужно пояснять.

В Приложении публикуется полный текст (расшифровка уникальной диктофонной записи) воспоминаний маршала Конева о заседании Высшего военного совета. Никто пока не опроверг точность переданной Коневым атмосферы, царившей в зале заседаний, и сути сказанного им.

Конев сказал, что характер у Жукова непростой, «неуживчивый, трудный». Назвал и недостатки в работе Жукова, а затем подытожил:

— Но если бы Жуков был человеком непорядочным, он вряд ли стал бы с такой настойчивостью, рискуя жизнью, выполнять приказы Ставки, выезжать на самые опасные участки фронта, ползать на брюхе по передовой, наблюдая за действия ми войск, чтобы на месте оценить обстановку и помочь командованию в принятии тех или иных решений. Нечестный человек, тем боле нечестный в политическом отношении, не будет себя так держать!

Сталин вдруг понял, что ситуация ускользает из его рук. Но выдержал и ждал конца выступлений, никого не перебивая. И только когда ответное покаянное слово дали Жукову, Сталин перебил его и сказал, указывая пальцем на Конева: