Читать книгу "Мираж черной пустыни - Барбара Вуд"

Сама идея нападения на отель принадлежала Леопарду, однако непосредственной разработкой и подготовкой операции занималась Ваньиру, она же подбирала исполнителей. Мужчины для этого дела не годились, ведь они не могли свободно передвигаться по Найроби. Британские томми и патрули ополченцев останавливали всех подряд, обыскивали, производили выборочные аресты. С женщинами же, по наблюдениям Ваньиру, обходились мягче. Их тоже останавливали, допрашивали, некоторых увозили в грузовиках, но многих все же отпускали подобру-поздорову заниматься своими нескончаемыми женскими делами: делать покупки, стирать, торговать овощами, вынашивать детей — всем тем, что составляет бесконечные заботы африканской женщины.

Ваньиру знала, что корзины, сосуды и даже перевязи, которые удерживали детей на спинах женщин, могут обыскивать. А вот животы беременных редко подвергались тщательному осмотру. Поэтому Ваньиру научила женщин прятать динамит на своем теле, прикрепив его к животу. Сейчас она обматывала простыни вокруг живота Сибилл.

Каждой женщине было назначено свое место. Три дня назад Ваньиру исследовала территорию вокруг отеля, нарисовала план и карандашом пометила на нем позиции для размещения своих диверсанток. Пока они с Сибилл обливались потом в раскаленной, как печка, комнатке, затерянной в трущобах Шаури Мойо, там уже собрались восемнадцать женщин, незаметно проскользнувших сквозь толпу, заполнявшую узкие тротуары. Одна остановилась, чтобы вытащить занозу из пятки, другая — чтобы покормить грудного ребенка… Они незаметно окружили здание, и ни у кого не возникло подозрения, что все эти женщины как-то связаны между собой. Ваньиру должна была подойти последней. Ровно в час дня она выкрикнет: «Матери Кении!» — сигнал, по которому ее сестры подожгут динамитные шашки и запустят в окна «Норфолка».

Леопард полностью одобрил этот план.

Когда Сибилл была готова, она обернула ярко-желтую кангу вокруг своей бритой головы, взвалила на спину тяжелую поклажу с луком — она разложит его на куске ткани перед отелем, притворившись уличной торговкой, сказала Ваньиру: «Это наша земля» — и ушла.

Оставшись одна, Ваньиру занялась последними приготовлениями. Прилаживая к своему животу подушку, призванную сымитировать беременность, она на мгновение остановилась и посмотрела на своих детей, которые безмятежно спали на железной кровати. Ханна росла крепкой девочкой, да и Кристофер в свои полтора года уже был сильным и красивым мальчиком — копией своего отца Дэвида.

Вспомнив о бывшем муже, Ваньиру помрачнела. Она презирала человека, с которым развелась по собственной воле, и проклинала себя за то, что когда-то любила его. Она давно уже решила, что Дэвид Матенге — трус, навлекший позор на Детей Мамби. Она надеялась, что он влачит сейчас жалкое существование, все так же работая на эту белую тварь в ее поместье.

При воспоминании о Моне Тривертон настроение Ваньиру немного улучшилось. В информации, полученной Сибилл, была одна замечательная деталь: и эта докторша, Грейс Тривертон, и ее племянница Мона собирались принять участие в сегодняшнем секретном собрании поселенцев.

Что ты тогда будешь делать, Дэвид, когда останешься без своей драгоценной мемсааб?

Она разбудила детей:

— Пойдемте со мной, дети мои. Нам нужно немножко прогуляться.

Дети были еще сонные, двигались вяло и медленно в этой жаре. Ханна надела свое единственное платье, грязное и порванное, уже слишком тесное для нее. На Кристофере были только шортики. Обуви у обоих не было. И оба были голодны. Перед тем как выходить, их мать подняла с пола корзину с марантами — она сделает вид, что хочет продать их на тротуаре перед самым «Норфолком». Прежде чем покинуть убогое пристанище, фельдмаршал Ваньиру Матенге в последний раз проверила свою решимость идти до конца. «Я делаю это ради своих детей, ради их будущего, ради того, чтобы им никогда не пришлось познать унижения, в котором жили их родители».

После июльских дождей город буйно зеленел. Ваньиру шагала по раскаленным улицам; Кристофер был привязан к ее бедру, Ханна семенила рядом, крепко держась за руку матери. На спине женщины была тяжелая поклажа, а спереди выпирал живот, с прикрепленной взрывчаткой. Ваньиру вспоминала, как выглядел Найроби, когда она пришла сюда девчонкой, шестнадцать лет назад, чтобы изучать медицину в туземном госпитале. Тогда город казался намного меньше и спокойнее, чем сейчас. Границы было четко расчерчены; правила расового и классового разграничения просты. Черные африканцы ютились в самых убогих районах; все остальное принадлежало белым. Ваньиру казалось, что в те дни в Найроби царил какой-то безмятежный мир; люди не обращали особого внимания на подрывные речи молодых бунтарей вроде нее или Дэвида. В те дни африканцы «знали свой шесток».

Проходя мимо того места, где когда-то состоялась неудачная акция протеста, в тот самый день парада, когда был убит сын Тривертонов, а Дэвид скрылся в Уганде, она увидела, как сильно изменилось все вокруг. Глядя на большие здания, асфальтированные дороги, множество машин и людей, она даже ощутила некоторую ностальгию по старым добрым временам.

«Но нет, — напомнила она себе, сворачивая на дорогу, ведущую к Норфолку, — это были плохие времена. Это были неправильные времена, и мы теперь боремся за то, чтобы у нас было лучшее будущее».

Она помедлила на углу улицы и осмотрелась. Найроби превратился в военный лагерь. В последний раз такое количество людей в форме на улицах города можно было наблюдать только во время войны. Британские томми патрулировали улицы взад и вперед, не обращая внимания на угрюмые взгляды африканцев. С важным видом расхаживали ополченцы, такие же кикую, как она сама, и такие же подлые, по мнению Ваньиру, как белые. Они небрежно помахивали дубинками, и она не знала, кого ей бояться больше.

Подходя к «Норфолку», Ваньиру разглядела в толпе своих сестер: Рут, которая не спеша наполняла сосуд из тыквы водой из уличной колонки; Дамарис, которая остановилась, чтобы поправить поклажу на спине; Сибилл, разложившая лук на земле якобы для продажи; Мутони, присевшая на бордюр и кормившая грудью крошечную дочку. Была там и старая Мама Жозефина, которая написала письмо королеве Елизавете, ходатайствуя за освобождение из тюрьмы Кеньяты, пытаясь воззвать к материнским чувствам королевы. Они смешались с толпой — ничем не примечательные и никак друг с другом не связанные африканские женщины, занимающиеся своими обыденными делами. Солдаты, изучив пропуска, отпустили женщин, сочтя их безобидными и недостойными внимания. Ваньиру знала, что и все остальные уже на своих местах. Все эти женщины были настороже и в полной готовности и только ожидали рокового сигнала.

Ваньиру с удовлетворением оглядела автомобили белых поселенцев, припаркованные вдоль улицы. Их охраняли скучающие солдаты. Она узнала автомобиль, принадлежащий Моне Тривертон; это была та же машина, в которой восемь лет назад убили графа.

Итак, все они были там, как овцы в загоне перед бойней. Ваньиру подняла глаза на часы на церковной башне. Стрелки показывали без десяти минут час.

— Стой на месте, мама! — раздался голос позади нее.