Читать книгу "Сто полей - Юлия Латынина"

Всадники скакали гораздо быстрее, но толпа была гораздо ближе.

«Успеют или нет?» – подумал настоятель, сбегая по ступенькам.

Всадники успели – алые доспехи их растеклись, как шнур пламени, перед воротами монастыря, и толпа заколебалась и застыла, когда над головами ее просвистели стрелы-громотушки, но всадников было слишком мало.

– Это Небесные Кузнецы! – вскричал столичный инспектор, спрыгивая с седла, – это они будоражат народ!

У ворот отец Кедмераг, бледный, шептал Арфарре на ухо:

– Стены – это неважно, утварь – это неважно; книгохранилище, и рукописи. И лаборатории – вы же знаете, там динамит, там акролеин, там дивные вещи….

Далеко-далеко, по ту сторону города, грохнуло. Черный столб дыма поднялся выше красного солнца. Толпа орала по ту сторону стены, как огромное животное, видимо ожидая темноты. День – время покорности, ночь – время бесчинств.

Прискакали еще две сотни, в красных доспехах с привязанной к поясу ложкой, рассыпались по храмовой территории вслед за монахами.

Солнце тонуло у стены, а напротив, под ногами толпы, на синей воде оттиснулась бледная, как плохо намоченная печать, луна Галь.

– Колдуны! Колдуны! – орала толпа.

– Да задержите же их как-нибудь, – простонал настоятель.

Когда совсем стемнело, а в храм на рысях вошли еще два отряда, с копейным значком в виде рыси и с копейным значком в виде пчел, араван Арфарра велел распахнуть ворота и громко закричал, что власти провинции и посланец государыни готовы выслушать обвинения народа.

Сквозь толпу протиснулись десяток простолюдинов, казенный писец, оборванный монашек-шой, шорник, от которого дышало перегаром, да храмовый раб, из числа ткачей, с голыми ногами и в рубахе с застежкой между ног.

Араван Арфарра и столичный инспектор, уселись посреди резной террасы. Двенадцать народных истцов встали слева, монахи, ответчики – справа.

Голоногий раб, видя, что никто его не прерывает, говорил все смелей и самозабвенней.

– Вы, монахи, колдуны, – говорил раб, – это злые духи открыли вам тайны красок и механизмов. Храмовые торговцы ходят до страны мертвых, золото храма намыто из подземных рек.

Кто-то в небе надышал на печать луны Галь, и она стала совсем отчетливой, а в толпе вместо людей стала одна темнота и факелы.

Маленький послушник проскользнул на террасу и склонился к уху настоятеля. «Мастерские под охраной, – прошептал он. – Динамит увезли в город, в управу господина Арфарры».

Тут настоятель поднял глаза и увидел, что раб бестолково топчется по пуховому ковру, похожему на дивный сад, и заляпал жемчужные цветы своими копытами.

– Раньше здесь жили свободные общинники, а вы их превратили в храмовых рабов! И притом, земля ваша, а налоги платим мы!

Настоятель засмеялся на храмового раба и сказал:

– Ты изгадил ковер!

Тот испугался, сошел с ковра и закричал:

– Народ требует, чтобы храм вернул земли и еще зеркало вернул!

– Какое зеркало? – осклабился настоятель.

– Зеркало государя Иршахчана из Небесной Управы. Вы его сперли, а теперь шпионите в него за всякой звездой на небе и всякой травкой на земле.

– И ты думаешь, – спросил задумчиво настоятель, – мы не углядели в этом зеркале, кто заплатил тебе за поносные речи?

Храмовый раб побледнел.

– Господин инспектор, – сказал настоятель, оборачиваясь к столичному математику, – прикажите вашей страже повесить эту сволочь повыше, а остальных разогнать.

Все замерли.

– Я не могу отдать такой приказ, – проговорил столичный инспектор.

Было слышно, как веер, выпавший из рук настоятеля, стукнулся деревянной ручкой о пол.

Столичный математик неторопливо поднялся:

– Если народ негодует на вышестоящих, значит, тому есть причины. Повесить бунтовщиков – не значит устранить причину бунта.

– И в чем же причина? – спросил настоятель.

– Вечный разум, – ответил столичный книжник, – однажды пошутил, и этой шуткой стал бог-ремесленник. Бог-ремесленник создал наш мир, и обременил в этом мире дух – телом. Он, однако, тоже пошутил и оставил в нашем мире нечто подобное вечному разуму – разум человеческий. Вы, в храме Варнарайна, хотите уподобиться богу-ремесленнику, пославшему в мир Иршахчана. Вы обременили мысль – телом, телом машины. Ваши механизмы тленны, как колосья и дома, вместо того, чтобы быть безупречными, как законы разума. Вы хотите погубить разум второй раз и заставить его приносить прибыль.

Но разум и нажива несовместимы, и вы заплутались сами. Вместо тех вопросов, которые стоит решать, вы приноровились ставить лишь те, которые возможно решить. Вместо того, чтобы отвечать на вопрос «почему», вы успокоились и отвечаете лишь на вопрос, «как». Каждое ваше открытие лишь насмешка над настоящими открытиями. Оно не говорит «отныне вы это можете», оно лживо уверяет: отныне это невозможно. Бог – он по-прежнему внутри вас, но вы – снаружи… В столичном храме хотят преумножать истинное знание. Для этого надо перестать делать из него вещи и деньги. Предоставим сие богам-ремесленникам и богам-государям.

Монахи потрясенно молчали. В темноте ворочалась толпа, да пофыркивали кони варваров на храмовых дорожках.

Настоятель перевел взгляд на Арфарру.

– А вы что скажете?

Новый араван провинции неторопливо встал и подошел к резным перилам, увитым клематисом и парчовой ножкой. За перилами на черных конях сидели всадники в алых доспехах; за палисадом ворочалась толпа.

– За меня сказал простой народ, – ответил Арфарра, – простой народ всегда прав.

– Итак, – спросил отец Кедмераг, – мы должны разрушить мастерские?

– Ни в коем случае, – сказал Арфарра, – вы должны передать их государству.

– Не вижу никакой разницы, – зло заметил настоятель.

– Сегодня неподходящая ночь для сомнений в могуществе государства, – улыбнулся Арфарра и пошел с террасы.

– Мы лучше взорвем все, – отчаянно закричал ученый.

– Вам нечего взрывать, господа. Все, что может взорваться, я лично отправил в столицу провинции, чтобы уберечь от гнева толпы.

– Вы, – крикнул ему вслед Кедмераг, – вы продали короля Алома – экзарху, экзарха – храму, а храм – государству. И самое омерзительное – вы еще при этом остались бескорыстны.

Арфарра покинул террасу, и народные истцы вышли вместе с ним.

Столичный инспектор по-прежнему сидел в кресле. Настоятель уронил голову на стол и плакал навзрыд.

Вдалеке радостно закричал народ.

Молодой монашек подошел к столичному инспектору.

– Убирайтесь, – коротко сказал он.