Читать книгу "Современная новелла Китая - Ван Мэн"

нет времени. Но я могу не волноваться, она не забудет, тем более что оба мы из «простых» семей, родом из Сычуани, с гор Башань… Я покраснел от стыда, в висках застучало. А за окном напротив, словно разлетевшееся на тысячи осколков зеркало, светилось огнями многоэтажное общежитие. Я прищурился, набрал побольше воздуха в легкие и только спустя некоторое время невозмутимо произнес, что пришел не для этого. Нет ли у меня других к ней дел, спросила она. «Нет», — ответил я. И, простившись, ушел.

Это было двадцатого марта. Вечером того дня наша университетская волейбольная команда выиграла у корейцев в отборочных соревнованиях на Кубок мира. В университетском дворе царило радостное оживление. Студенты в возбуждении кричали, били посуду, ломали, крушили мебель, переколотили все термосы. Успокоились, лишь когда бить больше было нечего. Несколько тысяч человек вывалило из общежитий, зажгли факелы, горн на высокой ноте заиграл «Марш добровольцев», все запели «Объединяйтесь, пусть расцветает Китай!». Шествие двигалось вокруг озера, под гранатовыми деревьями, торжества продолжались всю ночь… Я шел вместе со всеми, и из глаз текли слезы. Я понял вдруг: студенты всегда были борцами. Только раньше они вместе с другими людьми боролись против несправедливости, а теперь борются за расцвет Китая. Как их много, этих борцов, они словно вышли из раздольных печальных песен, чтобы служить родине и народу — лучшие из лучших. А что Шэнь Пин? Вряд ли все это ее волнует. Не может волновать. Я вспомнил «праздник древонасаждения», когда мы всем факультетом выехали в гористый район под Пекином на посадку деревьев. И я, к счастью, оказался с ней в одной машине. Машина шла вверх вдоль высохшего русла реки, изредка на склоне гор попадались маленькие каменные домики, ребятишки, пасущие овец. Вдруг она, сильно волнуясь, заговорила: «Трудно предугадать судьбу человека. Подумай, как ужасно прожить всю жизнь в этих диких горах и ничего не знать, кроме охоты?» Я взглянул на нее: «Ты радуешься, что тебя не постигла такая же участь?» Она чуть заметно кивнула и, будто размышляя вслух, ответила: «Конечно, не знай я другой жизни, не было бы и подобных мыслей и никаких мучений. Но сейчас просто страшно думать об этом». Видимо, ей и в самом деле тяжело было возвращаться в прошлое. Она ушла от своей судьбы и закружилась в водовороте жизни, совсем другой жизни, с радостью играя новую роль. Ей были чужды заброшенные деревушки, маленькие пастухи, вся эта глухомань. Если что-то и могло ее всколыхнуть, воодушевить на борьбу, то только не это. Но что же тогда? Может, чье-то презрение или просто равнодушие… Эх, борцы, борцы, не всегда они бывают великими, не всегда.

Я сочинил ей письмо, писал даже по ночам, получилось десять с лишним страниц. Пытался объяснить, что она очень рискует, ее может унести мутный поток жизни. Поднебесная процветает — всеобщее благоденствие; в Поднебесной беспорядок — благоденствие исчезает. В обществе мутный поток скрыт от глаз, как же это прискорбно. Зачем она зазубривает «Словарь знаменитостей», все эти знаменитости, весь этот «избранный круг» до добра не доведет.

Разве мог я оставаться спокойным? Я раскрыл ей душу; после встречи на «Красной звезде» в моем сердце пустила ростки любовь, и я ей в этом признался. Я написал: да, это любовь, мне с ней не совладать, поэтому я и решился излить ей свою тревогу и свою надежду.

Это был безрассудный поступок. Позднее я узнал, что у нее уже был парень, студент университета Цинхуа[72], сын ученого. Ты уж извини, что не называю его имени — все как было написано в предсказании, когда били в барабаны и дарили цветы: молод, энергичен, блестящие перспективы. А я в ее глазах — заурядность. Тем более, после того, как наговорил столько неприятного. Последний идиот и тот не написал бы такого. Хорошо любовное послание!

Однажды мы случайно встретились с ней, кивнули друг другу и как ни в чем не бывало обменялись приветствиями, но я слышал от однокурсников, как она обо мне отзывалась — завистник, ханжа, играет в благородство и прикидывается влюбленным…

Цинь Цзян поднес руки к груди, хрустнул пальцами и умолк. На него было больно смотреть. При свете фонарей наши тени то делались крошечными, то увеличивались до огромных размеров.

— Это все?

— Как будто бы все. — После недолгой паузы он снова заговорил: — Да нет, пожалуй, не все. Иначе зачем бы я стал попросту хлопотать и мучить себя?

IV

Мы поднялись по ступеням к вращающимся дверям гостиницы, вошли, в просторном холле — ни души. Сели на диван.

— Кажется, это ты в прошлую субботу вечером окликнул меня в троллейбусе? А я даже не отреагировал. Верно?

Я кивнул головой, улыбнулся.

— Все по той же причине. Я надоел тебе? Да?

— Вижу, тебя еще что-то тревожит.

— Как-то в театре «Шоуду» я встретил одного из своих бывших друзей, с которыми мы вместе балбесничали в «Матушке-Москве» и «Радости». Его отец как-то связан по службе с выездами за границу.

— Он знает Шэнь Пин?

— Нет. Он сейчас живет не в Пекине, приехал в командировку. Поболтали мы с приятелем, и вдруг я узнаю, что за его сестрой — я с ней знаком — ухаживает сын одного ученого. А из дальнейшего разговора я понял, что это — парень Шэнь Пин.

— В самом деле?

— Я тоже очень удивился и осторожно спросил, не знает ли он об отношениях этого парня с Шэнь Пин. Он с пренебрежением бросил: «Как не знать — знаю! Малышка из Сычуани, училась в вашем университете, прилипла к нему. Он даже жаловался сестренке: мол, надоела! Думаю, парень правду сказал, поиграл — и хватит. Он за моей сестричкой бегает. Собирается за границу! Заручился рекомендательными письмами профессоров, рассчитывает на стипендию Массачусетского технологического института. Мой отец ему протежирует, сроки поджимают…» Дальше я не слышал. По спине пробежал холодок. Я думал только о Шэнь Пин. Снова мутный поток! Мутный поток общества! Поток жизни! А что такое Шэнь Пин в этом потоке? Тонкий стебелек, несущийся по волнам. Печально, что она этого не понимает. Последние два дня она только и говорит о предстоящем отъезде своего парня за границу! Думает, что ей и на этот раз повезет, готова опять повесить на мачту свой платок с фениксами. Ей и в голову не приходит, что корабль наскочит на подводные рифы.

Тогда в троллейбусе никого не хотелось видеть, я даже билета не взял. Не знал, как поступить: сказать или не сказать?