Читать книгу "Я вам что, Пушкин? Том 1 - Ричард Рубин"

ж, если навыки импровизации увяли, всегда можно пойти в то идиотское шоу на ТНТ, по которому восторженные фанатки пишут миллиарды фанфиков в секунду. Плюс в том, что сразу же прославишься… с другой стороны, даже появиться на телевидении с плашкой «воинствующий инцел» менее постыдно, чем стать артистом на ТНТ. Хотя мне ни то, ни то не грозит.

— Стабильность — штука такая, — заявил я и прижал ее к себе, — она тебя убаюкивает, ощущение безопасности дает. Но медалька эта отнюдь не из золота и даже не из шоколада, Мони. Когда твой «сейфспейс» раскрошится, а он обязательно раскрошится со временем, все что ты можешь сделать — постараться, чтоб тебя не сильно пришибло обломками. А потом отряхнуться и топать дальше.

Моника улыбнулась.

— Ну вот, говоришь, что поэтического дара у тебя нет, а сам сыплешь такими сложными метафорами. Что еще ты от меня скрываешь, Гарик, м?

Ее игривый тон нихрена не гармонировал с той жопой, в которую мы угодили. Но почему-то щас пресекать это я не спешил. Может, потому что треп ни о чем поддерживает кукушку на месте. А может, размяк ты, Гарик, как сырный крекер в кофе.

— Скрывать ничего не скрываю, — ответил я, — но ты многого обо мне не знаешь. И это, наверное, к лучшему.

— Почему? — спросила она, — у тебя в биографии есть… постыдные эпизоды?

Эпизоды? Пф-ф. Там скорее как в артхаусном кино, можно запускать кинохронику часов на сорок и ставить попеременно саундтреком к ней заглавную тему «Деревни Дураков» и «Русское Поле Экспериментов».

— Ну, скажем так, я несколько лет отдал одной популярной онлайн-РПГшке. Орк-воин СЫРОРЕЗ к вашим услугам.

Тут же по старой памяти приготовился к обвинениям в задротстве и вообще горячему порицанию. Ничего не могу поделать — старую рану разбередил. Это щас ММОшки уже не считаются уделом жирных гиков, в них и тянки шпилят в том числе. Но во времена моей юности все было иначе.

(говорит почтенный старец двадцати шести лет. твоя юность все еще может надеть кирзачи и поехать месить полигон, братец)

Моника прыснула.

— Сырорез? Что за идиотский ник? Где твоя фантазия, Гарик?

— Мне было четырнадцать! — возмутился я, — думаю, ты бы в этом возрасте вообще называлась какой-нибудь «КОШЕЧКОЙ_96».

— Не называлась бы, — серьезно сказала Моника и вздохнула, — у меня вообще этого возраста не было.

Я осекся на полуслове — очередной остроумный ответ так и застрял у меня в глотке. А ведь и правда. Сейчас, когда мы вместе, я чувствую ее тепло. Ее сердце бьется рядом с моим. И при всем этом между нами пропасть шире Большого Каньона и глубже Байкала.

Потому что у меня есть память о прошлой жизни. Целых двадцать шесть лет. Пусть действительно ярких моментов там раз-два и обчелся, пусть я не хлебнул беззаботного веселья после школы как герои «Американского пирога», пусть рутина и бытовуха затянули… Даже от постыдных эпизодов не отказался бы, потому что они мои. Уникальные.

А Монику лишили даже этого. Все, что у нее есть, было прописано другим человеком. Прописал сценарий, заказала у художника спрайты, потом все это соединил — и «невеста Франкенштейна» ожила. Но можно ли это жизнью назвать? И до дня откровения она просто двигалась по рельсам в ожидании триггера. Моника никогда не складывала из бумаги самолетики, чтобы поджечь и запустить их в ночное небо. Не смотрела, как они планируют, рассыпая искры, как опускаются на песок под шум реки.

Она не справляла день рождения в дешевой пиццерии и не получала уродливую плюшевую сороконожку за участие в «веселых стартах». Не пила горячий чай с пряниками по дороге из Москвы в Краснодар, которая обернулась настоящим приключением, потому что было решено ехать на машине.

Моника сразу появилась на свет звездой класса, спортсменкой, отличницей и «мисс Вселенная». Только Вселенная эта была очень маленькая. В триста мегабайт запросто умещается.

— Когда выберемся, надо будет куда-нибудь махнуть, — пробормотал я, — в Доминикану, например. Воспоминания тебе наработать приятные

— Ты о чем? — спросила Моника.

— Думаю вслух, не обращай внимания.

Я погладил ее по волосам и отстранился.

— Давай, Монкер, еще успеем почиллить. Сгоняй за кодом, а потом, так уж и быть, расчехлю встроенный словарь в голове и тебя разделаю в «Скрэббл».

Она встала с дивана и потянулась, распрямляя плечи.

— Мне нравится твоя уверенность в себе, Гарик. Особенно, если учесть, что она ничем не подкреплена.

— Милое мое летнее дитя, — ответил я, — этот местный мужчина успел перечитать за свою жизнь столько книг, сколько хватило бы на две ваши школьные библиотечки. Так что я тебя уделаю даже с ограничениями, типа «играем только существительными».

— Что ж, — ее пальчик уперся мне в подбородок, — сохрани этот настрой, хорошо? Я вернусь, и мы проверим, как ты отвечаешь за свои слова.

Как же от этих слов повеяло родимым чертановским районом. Даже в душе кольнуло немножко.

(или это все-таки ранний инфаркт)

Горячие губы на краткий миг прижались к моим. По полу застучала дробь шагов, через пару секунд хлопнула входная дверь. В одних тапочках я вышел на улицу и смотрел, как силуэт Моники растворяется в предзакатных сумерках.

Она не вернулась.

Я прождал до полуночи, но Моника так и не объявилась. Не то чтобы я как Хатико сидел у дверей с выражением тоски на морде, но червячок волнения все-таки точил душу. Пару раз я пробовал ее набрать, но всякий раз получал в ухо только долгие гудки и вскоре после этого попадал на автоответчик.

Паршиво. Вдруг чел, который завладел консолью, поджидал Монику там, в этой классной комнате. Теперь взял ее в заложницы и ждет, когда я приду на помощь. Воображение тут же нарисовало эдакого «злого Морти» с повязкой на глазу и пушистым котярой на руках. Он-то наверняка ждет нашего былинного противостояния и не подозревает даже, что мне потребуется даже больше монтажных склеек, чем Лиаму Нисону, чтоб перелезть через забор.

(да ладно, если ты был готов дуэлиться с челом из-за того, что ему вне очереди отдали сапоги из Склепа Аркавона, то начистить морду за девчонку вообще должно быть плевым делом)

Да, но какие то были сапоги! Как раз под мой защитный билд заточенные! И вообще, нахрена снова об этом вспоминать?

Когда часы пробили двенадцать (вернее, пронзительно пропищали на тумбочке в