Читать книгу "Кружева бессмертия - Юрий Пашковский"

Не понимаю. Но боюсь, что могу понять…

— Я очень долго балансировал на краю ничто. Но теперь близок к своему предназначению. А ты потеряла предназначение. Хочешь ли ты жить после этого?

Вот о чем ты, не-Уолт. Но зачем спрашиваешь? Я понимаю — ты желаешь меня убить. Но зачем пытаешься убедить в необходимости моей смерти — меня?

— Без предназначения мы — никто и ничто…

Тишина.

Жуткая, выжидающая, как наемный убийца в засаде, тишина.

Не-Уолт молчал, обратившись в статую чудовища. Таких статуй много на крышах корпусов Школы Магии. Шестой Архиректор, любитель скульптур и профессор неестественной зоологии, не пожалел средств (собственных и школьных) на заказ и размещение каменных василисков, грифонов, виверн, устисттаг, хомокрокодилов и прочей нечисти и пораженных магическими отходами животных, взирающих на студентов с кровель Школы. Эстетическое напоминание об опасностях волшебства — так шестой Архиректор называл свой вклад в архитектурный лик лучшего магического заведения в Серединных землях.

— Что ты собрался делать, Тень? — вдруг сказал черный монстр.

Сердце сжалось. Это его голос! Голос Уолта — настоящего!

— То, что никогда не сможет сделать слабак вроде тебя! — рявкнул в ответ не-Уолт. — Я помогу ей!

— Убийство ты зовешь помощью?

— Она сражалась, пока я Возрождался. Она смогла защитить твое тело, и теперь, в качестве благодарности, я буду милосерден.

— Убийство ты зовешь милосердием?

— Ей незачем отныне жить! Ты же маг! Ты должен понимать, что ее существование отныне лишено смысла! Женщине лучше умереть!

— Все так же судишь лишь с позиций Силы, Могущества и Власти. Ты не изменился, Тень.

— Замолчи! Ты должен был уйти! Тиэсс-но-Карана больше не сдерживает меня! Так почему же…

— Почему я все еще здесь? Почему мое сознание не распалось и не сгинуло в разумной душе Нами, покорившейся тебе? Ответ прост, Тень. В отличие от тебя я действительно хочу помочь Эльзе.

— Помочь? Удержать ее в жалком подобии себя самой — ты называешь это помощью?

— Мы не рождаемся сильными, Тень. Мы ими становимся. Иногда легко, иногда с трудом. Ты не понимаешь, да? Ты, часть Силы, что вечно хочет еще большей Силы, ты слабел, пребывая в темнице моих энертем. Слабел и боялся перестать быть самим собой. Ты ведь хочешь лишить жизни себя, а не Эльзу. Ты смотришь на нее, чародейку без чародейства, а видишь Тень. Слабого. Лишенного Силы. Жалкое подобие себя бывшего.

— Замолчи!

— Хватит. Я был неправ. Уолт Намина Ракура был неправ. Хоть раз, но я должен был одолжить твою Силу, должен был дать тебе возможность ощутить себя живым. Прости меня, Тень.

— Замолчи, я сказал!

— Тиэсс-но-Карана больше не сдерживает тебя. Но она больше не сдерживает и меня. Я понимаю тебя. Мы стали единым целым.

— Нет! Нет, не стали! Я все равно не понимаю тебя! Как ты можешь?! Как ты можешь не желать Власти?! Как ты можешь отказываться от Могущества?! Как ты можешь бежать Силы, Великой Силы?!

— Ничего не дается даром, Тень. А теперь — отойди. Мне нужно кое-что сделать.

— Перестань! Нет! Я не хочу обратно! Ты! Ты не сможешь без меня! Это не битва за Бытие, Уолт! Это битва за Меон и Метаон! И в ней без моей Силы тебе не обойтись!

— Я уже все понял, Тень. Слишком поздно, но понял. Спасибо тебе. Ты уловил волны Метаона вокруг Уберхаммера. Ты раскрыл мне их суть. Теперь я знаю, кто творил Великую Жертву в Кратосе Аваддана. Спасибо — и пока обожди.

Уолт присел. Уолт — настоящий. Антрацитовый доспех осыпался с Магистра, но чешуя не падала на «крышу» Наоса, а поднималась вверх и, подхваченная ветром, уносилась лепестками черных роз. Кровь, раны, ожоги — все исчезло.

Он поднял Эльзу и прижал к груди. Наверное, Уолт воспользовался лечебными чарами, потому что ей стало легче и стало клонить в сон. Наверное… ведь теперь ей не уловить формул Силы других магов…

— Спи, — сказал Уолт. — Тебе нужно отдохнуть.

И Эльза послушалась.

Она сделала все, что могла. Никто бы не смог сделать больше.

Глава двадцать шестая

Где-то в бездонных глубинах души…

Зал гудел.

Тахид аль-Арнами с выражением зачитывал:

Святость и безгрешность

Не стоят ничего

Там, где расцветает любовь.

Закон сковывает

Лишь до смерти,

А любовь

Длится и после.

Воистину божественное и есть любовь.

Вришанами, автор восьмитомной поэмы «Трамараяна», наизусть заучиваемой брахманами, и небольшого трактата о ядах, наизусть заучиваемого тугами-душителями, перебирал четки и слушал Тахида в пол-уха, занятый созерцанием прелестей прекрасной Ульнамирэль, явившейся в одеждах, скорее демонстрирующих, чем скрывающих. Приди Огненная эльфийка вообще в чем мать родила — и то смотрелось бы менее эротично. Вришанами, которого боги пантеона Махапопы в свое время соблазняли таким количеством апсар, что из небесных дев можно было составить небольшую армию, в эротизме разбирался.

Намир Алкмид, военачальник объединенной армии Морского Союза, разгромивший флот Архипелага (как он любил говорить: «В мелкие щепки!»), и Лан Ами Вон, военный советник третьего сына Божественного Императора Ли, чьи советы привели к поражению армий первого и второго сына и способствовали восхождению на трон третьего и образованию правящей и поныне династии Ци, спорили о тактике и стратегии.

Дигнам Дигор, художник, дуэлянт и бабник, раскрасивший и перекрасивший все центральные храмы от Великой гряды до Империи Тевран, цеплялся к элорийскому князю Александру Ун-Амосу, создателю трактата «К вечному миру», послужившего теоретическим основанием договоров об образовании Роланского Союза. Дигнам посчитал, что оброненный Ульнамирэль платок был предназначен ему, а не всяким там не вовремя появляющимся где не надо элорийцам. Александр благосклонно улыбался Дигору, играясь привезенной ему из далекого Укеми игрушкой — вертящимся на веревке волчком. Дерни за веревочку по-особому, сложи при этом специальным образом пальцы — и игрушка пробьет даже лоб горного тролля. Но Дигнам об этом не знал. Дигнам родился и жил раньше Александра Ун-Амоса.

Смеялся философ Архнай Мирут. Недовольно кривился фехтовальщик Винченцо Дин Роами. Горестно вздыхал минотавр Ханамид. Сохранял бесстрастность горгулий Тир Иман. Тонамин из рода Железного Камня перебирал метательные топоры.

Остальные бродили по залу, старательно обходя центр.

В центре зала прокаженным на площади стоял Уолт Намина Ракура.

«Прибить бы себя, — подумал Уолт. — Жаль, нельзя».