Читать книгу "Игра правил - Александр Фломастер"

— Да уже молчал бы до конца, что это не твоя фраза, — с присущим ему ехидством пробормотал он. — Сумничал бы перед Мотей. Не с руки упускать дармовую возможность выпятить себя, любимого.

— А я не стремлюсь «сумничать» или набить каких-то баллов, — наигранно оскорбившись, тут же вставил я. — Просто поддерживаю разговор, как считаю нужным.

Я почувствовал себя максимально жалким, насколько это возможно. Ведь я отрицаю истинный мотив, выставляя себя в «хорошем свете» нелепой ложью. Я скрываю настоящий мотив из-за позора его обличения.

— Тогда сказал бы сразу, что это не твоё, — играть с В в подобные игры было занятием бесперспективным, ведь он всегда чувствовал слабину собеседника и, поймав её, уже не отпускал до самого конца. — А то выдал фразу от своего имени, а потом переобуваешься, словно и не хотел, чтобы все подумали, что она твоя.

Он полностью читал происходящее и не давал мне возможности для безболезненного отступления. Моё самолюбие настаивало на дальнейшем противостоянии и агрессивной защите от его ударов. Оно призывало меня нагромождать всё новые и новые конструкции, позволяющие уходить от ударов и нападать самому. Но почему-то совесть настаивала на абсолютном разоружении и высказывании открытым текстом всей горькой правды ситуации. Подпитываемое тщеславием самолюбие считало разоружение неприемлемым и сопротивлялось открытости, но совесть бунтовала и настаивала. Во мне разгорелся внутренний конфликт невиданного масштаба. И я поймал себя на мысли, что наступил тот самый момент, о котором Мотя и рассказывал. Момент выбора! Момент принятия стороны. Момент принятия либо целесообразности логики, либо целесообразности совести. Выбор между тщеславием и любовью. За доли секунды я осознал огроменный пласт озвученной Мотей информации. Я проживал его прямо здесь и сейчас. Я находился в настоящем моменте свободного выбора дальнейшего пути: усугублять ошибочный путь или встать на путь новый. Когда Мотя говорил об этом, я представлял себе какие-то абстрактные философские размышления, где я сижу и думаю о мироздании высоко в горах на белом камне. Где мой выбор медленный и плавный, осознанный и понятный. Выбор, совершаемый мной после длительной думы и рассуждений о «высоком». Но всё совершенно не так! На самом деле — выборы повсюду. Ежедневно и ежечасно мы совершаем их в обыденных бытовых вопросах. Любая мысль или высказывание о чём угодно представляет собой заветный выбор. Он происходит всегда здесь и сейчас. Выбором наполнена вся моя жизнь. Моя бесконечная суета — это череда постоянных выборов между тщеславием и любовью. Череда выборов между полярными целесообразностями. И моё решение сознаться в факте заимствования фразы давало мне спасительную тростинку надежды, что я на верном пути правды… И в следующий же миг я определился, решив принять последствия не только обличения заимствования фразы, но и всей нелепой затеи сумничать чужими словами, основанной на мимолётном тщеславии. Я решил сказать правду. Я решил сказать всё, как есть:

— А знаешь, В, — выйдя из недолгой паузы, виновато заговорил я, — а ведь ты прав… Я действительно хотел блеснуть остроумием и выдал чужую фразу за свою. Но потом мне стало не по себе от такой лжи и я сознался, что слова не мои. Но сознаться в том, что я хотел поумничать и выдать чужие слова за свои, я не мог. Самолюбие не позволяло. Поэтому я и изворачивался, препираясь с тобой. Ты прав, я пытался переобуваться. И мог бы заниматься этим и дальше, врубая обидки и вставляя фразы типа «да как ты смеешь так обо мне думать?!» Но я счёл правильным сказать всё, как есть. Я посчитал для себя необходимым сознаться. Вот такое вот я ничтожество. Да, всё так!

После того как я, искренне улыбнувшись, закончил говорить, наступило невообразимое облегчение. Я утопал во внутренней свободе от упавшего с плеч огроменного груза лжи, закрывающего меня от всех вокруг и от самого себя. Я стал свободным! И мне было безразлично, что ответит В и что плохого подумает обо мне Мотя. Я был горд за себя. Я был горд за свою возможность выбрать верную дорогу. Я чувствовал свою самодостаточность, и ее нельзя было поколебать никакой критикой или негативной реакцией со стороны. Я находился в состоянии абсолютного удовлетворения и глубочайшей радости.

И словно из ниоткуда, будто совершенно случайно, мою голову посетила колоссальной силы мысль! Сначала я даже не мог собрать её в кучу. Но пара мгновений, и предо мной встал вопрос, который я не мог нащупать в течение всех дней диалога. Ведь мне надоели бесконечные издёвки и подколы от В и давно пора было разобраться с ними раз и навсегда. Внезапно посетивший мою голову план нападения был безупречен: я знал, куда давить и как обороняться от его контрдоводов. И, не дожидаясь их реакции на свои слова, я вернулся в разговор:

— Вот ты, В, — резво заговорил я. — Всегда бьёшь людей по самолюбию. Кропотливо выискиваешь слабости и наносишь сокрушающие удары. Твой меч не знает сострадания и усталости. Ты кромсаешь им направо и налево всех, до кого можешь дотянуться. Но напрашивается вопрос: если и я попадаю под удары твоего меча, то какой же ты после этого мне друг? В самом деле. Для чего вообще мы с тобой собираемся и видимся? Чтобы ты самоутверждался за мой счёт? Чтобы ты вечно игнорировал мои слова и делал вид, что отвечать мне необязательно? Чтобы ты высмеивал Мотины рассуждения и корчил из себя умника? Разве тебе не хватает самоутверждения за пределами этой комнаты? Разве здесь ты не можешь побыть просто другом, которому хорошо вместе с нами? Получается, что ты лишь манипулятор, везде и всегда выискивающий собственной выгоды и удовлетворения своего тщеславия.

Закончив говорить, я поймал себя на мысли, что никогда не видел в глазах В грусти. Я видел в его глазах всё, что только можно видеть: наглость, безразличие, непоколебимую уверенность, надменность, силу и даже страх. Но грусти я не видел никогда. Грусть в его глазах я сейчас наблюдал в своей жизни впервые. В моём сердце что-то ёкнуло, и я потихоньку начал понимать весь ужас совершённой ошибки.

Глава LX

Зерно сомнения и потаённое искушение

— Зерно сомнения, — с тяжестью в голосе заговорил В, — позволяет человеку расти. Ибо он вынужден копаться в информации и углубляться в её понимание. Зерно сомнения не даёт человеку погрузиться в самоуверенность, лишённую здравого смысла. Но проблема в том, что человеку очень сложно самостоятельно порождать качественные зёрна сомнения в самом себе. Он либо находится в состоянии самоуверенности, либо в состоянии неуверенности в себе. Поэтому качественные, сбалансированные зёрна сомнения со стороны являются незаменимыми помощниками и отличными инструментами личностного роста. Я помогаю тебе, так как умею. Я намеренно сею в тебе сомнение в своих силах, высмеивая твои слова и ёрничая. Тем самым я лишь нахожу брешь в твоей позиции, давая возможность залатать оголившиеся дыры. Чтобы самоуверенность тебя не захлёстывала и чтобы ты с умом подходил к последующим этапам своих действий. Я аккуратно бью по твоему самолюбию, соблюдая баланс, и оттого оставляю его в целости и сохранности. Это как на тренировке. Спарринг-партнёра можно неуместно покалечить или отбить желание заниматься, если ударить его слишком сильно. А если наносить удары слишком слабые, то пользы от спаррингов не будет вовсе. Нужно балансировать на грани. Так и я балансирую на грани между твоей неуверенностью в себе и самоуверенностью. Балансирую, чтобы ты находился в состоянии уверенности в себе. Спокойной крепкой уверенности в своих силах, позволяющей действовать. Позволяющей правильно расти… Я «кромсаю всех» направо и налево? Интересное заявление. Но ведь ты сам очень любишь ёрничать и острить, но обвиняешь меня в том, что я переигрываю тебя на поле вербального сражения. Несправедливое обвинение, не находишь? А что касается моего, как ты выразился, «высмеивания Мотиных рассуждений», то мои «высмеивания» принесли нашему разговору и Мотиным рассуждениям в разы больше пользы, чем твои послушные соглашательства и одобрительные возгласы. Как говорил Плутарх: «Мне не нужно друга, который, во всём со мной соглашаясь, меняет со мною взгляды, кивая головой, ибо тень то же самое делает, но намного лучше». Въедливый критик несёт разговору в сотни раз больше пользы, чем восторженный прозелит со своими дифирамбами. «В споре рождается истина» — слышал о таком? Но это не полная версия фразы. Потому что не в любом споре рождается истина. Любители спорить ради победы — надрывают глотки абы с кем и по любому поводу. А те, кто спорят ради поиска истины, очень тщательно подбирают не только оппонентов для дискуссии, но и каждое слово, в ней произносимое. Полная версия фразы звучит так: «В споре людей, стремящихся найти истину, рождается истина». Что, я считаю, мы и попытались родить за эти дни. Но родилась ли она? Родилась ли на нашем спонтанном хакатоне истина? Я не знаю. По крайней мере, мы сделали всё нам доступное. А настоящее же высмеивание чьих-то слов выражено в наплевательском отношении и неучастии. А моё так называемое высмеивание лишь подзадоривает и заставляет и тебя, и Мотю внимательнее думать над своими словами. Для чего, по-твоему, я каждый раз принимал рамки Мотиного безумия и двигался дальше? Высмеивал бы я его по-настоящему — я бы нашёл двадцать способов дискредитировать его слова и в течение десяти минут прекратить разговор. Или если совсем уж просто, то вовсе не звать вас к себе и не приезжать к Моте сегодня. И если я кого-то из вас оскорбил или обидел — мне искренне жаль, и я приношу свои глубочайшие извинения. Хоть мне и незнакомы щепетильные Мотины воздыхания о любви, зато мне вполне ясно такое понятие как «мужская кооперация для общего дела». Даже для такого дела как совместное времяпрепровождение в виде посиделок за игрой или беседа. И я уважаю вас как участников этого процесса и как участников своей жизни. И именно поэтому я здесь. И если бы я промолчал и не зацепился за твою коварную задумку с заимствованной фразой, то имел бы ты возможность всё для себя взвесить, обдумать и поступить правильно? Если бы я промолчал, имел бы ты возможность признаться и очиститься от своей нелепой лжи? Если бы я молчал, имел бы ты возможность вылить на меня всё то, что ты только что вылил? Ты, наверное, думаешь, почему это я промолчал и не задал Моте некоторых острых вопросов, впоследствии тобой озвученных? Потому что я боялся сбить его с мысли. Я боялся ударить туда, где, на мой взгляд, он мог быть не готов. Но твои бесцеремонные удары в те места показали мне, что я ошибался, и Мотя был вполне готов вести разговор даже в более жесткой и предметной форме, чем я задал. Сея в вас зёрна сомнения, я лишь помог вам разобраться в самих себе. Помог по-настоящему расставить по местам в голове вопросы и ответы. Помог по-своему. Помог так, как умею я.