Читать книгу "Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов - Олег Демидов"

– Не пожалей нескольких капель своих парижских духов и проверь.

Мариенгоф ни слова не говоря проделал всю эту процедуру и через несколько секунд разочарованно произнёс:

– Достал, значит, хорошую краску».

Рюрик Ивнев. «Последний имажинист»

* * *

«Странная история с пьесой “Наследный принц” (1954 г.): не успев взойти на театральный трон, этот принц вдруг стал королём театрального сезона, но королём-невидимкой. Не было тогда ни одной статьи о театре, в которой бы не говорилось о “Наследном принце”, хотя, кроме чиновников Реперткома, никто его в глаза не видел – по крайней мере на сцене; зато в действительности эти принцы-“стиляги” свободно разгуливали по улицам и фельетоны о них, а иногда и их портреты, в педагогических целях нередко появлялись на страницах нашей периодики. Так и осталась эта пьеса Мариенгофа театральной легендой – соблазном для будущих театроведов».

Из вступительного слова Бориса Эйхенбаума на творческом вечере Мариенгофа в 1957 году

* * *

Мариенгофа часто обвиняют во всех смертных грехах. Наиболее безрассудно, а потому и наиболее ярко делает это Пётр Радечко. Если раньше пытались доказать, что в «Романе без вранья» всё построено на лжи, то Пётр Иванович написал целую книгу, якобы доказывающую сексотство Анатолия Борисовича.489 Но стоит поднять документы, и все обвинения рассыпаются. В ответ на наш запрос мы получили из архива ФСБ предельно чёткий ответ:

«Ваше обращение о предоставлении сведений в отношении Мариенгофа А.Б. и Никритиной А.Б. рассмотрено.

Сообщаем, что Центральный архив ФСБ России, а также Управление ФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области запрашиваемыми сведениями не располагают.

Для продолжения поиска интересующей информации рекомендуем обратиться в Российский государственный архив литературы и искусства по месту возможного хранения указанных материалов.

Заместитель начальника архива А.И. Шишкин».

Но и в РГАЛИ нет ни одного документа, хотя бы намекающего на причастность Мариенгофа к компетентным органам.490

Это был человек чести. Он не подписывал расстрельных писем. Не писал стихов о Сталине – ни хвалебных, как Маршак, Михалков, Ошанин, Лебедев-Кумач, ни вынужденных, как Пастернак и Ахматова, – не сочинял эпиграмм про «жирные пальцы» вождя, как Мандельштам. Он старался держаться подальше от политики. И из-за прошлых «грехов»491, и из-за простой предосторожности.

* * *

Старухи с письмами поэтов,С тетрадками их сочинений,Поэтов, что глядят с портретов,Как чудо памятных мгновений.Им посвящались мадригалы,Им жарко целовали рукиХудожники и генералы.И вот теперь они старухи.

Теперь они пенсионерки.Порой приходится им худо.Всё продано: и этажерки,И медальоны, и посуда.

Но сбережённые тетрадиСтихов, не путая с вещами,Они народу, чести ради,Своей России завещали.

Лев Озеров

* * *

«В 1960 году я приехал в Ленинград и в последний раз увидел А. Мариенгофа в его квартире. Он был болен, и я пришёл его навестить. Настала моя очередь изумляться. Анатолий хоть и полулежал в постели, но выглядел таким же молодым, как и раньше.

В жизни я встречал много людей, с которыми расставался на долгие годы, но не помню случая, чтобы человек почти не старел. Что касается Никритиной, его любимой “Мартышки”, то она оставалась абсолютно такой же, как в давние времена Таировского театра.

Болезнь А. Мариенгофа, о которой он говорил небрежно, как об ушибе ноги, была серьёзной. Я видел это по выражению лица жены. Это мешало разговору. Было впечатление, что мы находимся на каком-то полустанке и торопимся в разные поезда. “Мартышка” приготовила обед, пододвинула стол к кровати.

А Анатолий всё время порывался встать на ноги, но она заставляла его быть в полулежачем состоянии.

Разговор зашёл о стихах. Я испытывал некоторую неловкость, потому что помнил Мариенгофа времени имажинизма, когда он оспаривал первенство у С. Есенина.

Анатолий вдруг неожиданно сказал:

– Прочти свои стихи.

Этого мне не хотелось, и я перевёл разговор на другую тему, но он вновь попросил.

Никритина шепнула:

– Прочти что-нибудь.

Я понял, что надо что-то прочесть, и сказал:

– Прочту, но не новое…

А когда закончил последние строки:

Кому готовит старость длинный рядВысоких комнат, абажур и крик из детской,А мне столбов дорожных рядИ розы мёрзлые в мертвецкой… —

Толя неожиданно воскликнул:

– Это самое оптимистичное из всех твоих стихотворений!

“Мартышка” ошеломлена:

– Толя, какой же это оптимизм? Что с тобой?

Мариенгоф развёл руками и сказал снисходительно:

– Как вы не понимаете! Это же оптимизм – розы. Пусть даже мёрзлые. Никаких роз в жизни и после неё у нас не будет.

Анатолий и теперь завуалировал свою болезнь и не смог отказаться от язвительного остроумия.

И в этом был весь Мариенгоф».

Рюрик Ивнев. «Последний имажинист»

* * *

В 1997 году поэт, литературовед и текстолог Эдуард Шнейдерман (1936–2012) подготовил сборник «Поэты-имажинисты»492.

Читательскую реакцию и реакцию профессионального сообщества на это событие Эдуард Моисеевич выразил в стихотворении «Жорж Бизе. Юношеская симфония»:

Семнадцатилетний Бизеза семнадцать днейсимфонию выдал.При жизнини разу она не звучалаи никто не услышал её.А потом и «Кармен» провалилась.

О чём вздыхаешь, бедный художник?Так было всегда —так будет вечно:дерьмо всплывает —золото тонет.

Потом музыковед,лет через сто,нырнёт(как я нырялза Губером, Черновым,Мариенгофом, Лившицем,Кирсановым и Сашей Чёрным)и если дна достигнет,нашарит,вытащит,ладонь раскроет,всем покажет:радуйтесь, люди, радуйтесь!…А тем – плевать.493

Вот только так ли это?