Читать книгу "Хочу женщину в Ницце - Владимир Абрамов"

Ах, если бы только один Репин был так суров в оценках портрета Иды. Досталось и художнику, и его несравненной Навзикае.

– Обезьяна, а не женщина!

– Кузнечик!

– Существо, близкое к животному.

Но не будем перечислять все, что вылилось на ее прекрасную голову. Сама Ольга Константиновна Орлова деликатно воздержалась от нелестных суждений, но свой парадный портрет, который ей откровенно не нравился, она согласилась подарить Русскому музею при условии, что он никогда не будет висеть в том же зале, где портрет Рубинштейн, хотя, казалось бы, что между ними общего? Два портрета разных по технике, да и сами изображенные на них женщины с полярными убеждениями и разной эстетикой тела. Но кто рискнет понять и рассудить двух женщин?

Действительно ли Ида была так уродлива, как ее хотели представить в России многие из тех, кто нескромно называл себя знатоком женских прелестей. Прошло ровно сто лет, но изображение этой женщины продолжает волновать не только мир искусства. Может, разгадка кроется именно в эстетике тела Иды, написав которую Серову удалось заглянуть в будущее, представив миру даму, ставшую законодательницей современной моды и стереотипом, к которому стремится любая женщина именно сейчас: высокое худое тело, острые локти, тонкие щиколотки и узкие колени.

А какая она была в детстве? Иде не исполнилось и десяти, когда ее родители, богатейшие купцы России, умерли, и ее с сестрой Ириной отправили из Харькова в Петербург к богатым родственникам, которые жили то ли на Моховой в окружении представителей высшего сословия, то ли на престижной Английской набережной. В семье Софьи Горовиц девочку искренне жалели, поскольку росла она долговязой, очень худой и невзрачной.

В столице русских императоров тогда уже витал дух изысканного модерна, открывались десятки разных театров, где играли все европейские знаменитости. В городе порой становилось тесно от культурных событий, а великосветское богатство смешивалось чудесным образом с богатством индивидуальностей. Мадам Горовиц обожала театр, особенно балет, к тому же у семейства Рубинштейнов в Мариинке была собственная ложа под номером 13. Уже в девичестве Ида грезила театральной карьерой и почти каждую неделю лицезрела блистательную и надменно-холодную Матильду Кшесинскую, когда та в окружении поклонников отъезжала от театра в карете, полной цветов.

Но мало ли барышень из хороших семей болели тогда театром? Иде дали приличное образование. Она окончила частную гимназию Таганцевых, к тому же лучшие преподаватели Петербурга на дому учили девочку языкам, музыке, пению, давали уроки актерского мастерства и танцев. Она росла в окружении роскоши, а также семейного внимания и тепла. Ее часто возили в Европу. Разумеется, никто из многочисленных родственников, проживающих не только в России, но и по всей Европе, не помышлял что молодая барышня, наследница многомиллионного родительского состояния, умная и начитанная, поклонница творчества Ницше, вздумает стать профессиональной драматической актрисой, что в просвещенных кругах, близких к их окружению, не без оснований считалось равноценным тому, чтобы стать куртизанкой. Ида подолгу, часто полностью обнаженная, простаивала у больших зеркал, коих в большом доме было предостаточно, пытаясь обнаружить в своей непривлекательности качества, похожие на изыск. Она была плоскогрудая и угловатая, а миндалевидные глаза чересчур вытянуты к вискам. Рот – слишком крупный, к тому же она была чересчур высокая и худая. Ноги длинные и на удивление прямые как стрелы, но кто их видит под платьем? Одним словом, классическая андрогинная внешность. Глядя в зеркало, сразу и не разберешь, кто перед тобой, то ли долговязый мальчишка, то ли чересчур худая высокая девчонка, похожая на гадкого утенка.

В эпоху модерна в Петербурге больше примечали большеглазых красавиц с круглым ликом и пухлыми прелестями. Другими словами, публика требовала блондинок с крупным бюстом и тонкой талией. Ида в минуты полного отчаяния вспоминала своего друга Акима Волынского, с которым любила назначать встречи в Эрмитаже в залах Рафаэля и Рембрандта. Огромные полотна с обнаженными красавицами всплывали в ее памяти. Как они все были похожи: пухлые пальчики на ножках, толстые щиколотки, мясистые коленки с ямочками и, разумеется, пышная грудь.

«Красота – загадка», – говорил ее любимый писатель Достоевский в романе «Идиот». «Выходит, эта эфемерная красота и должна была спасти мир. Разве не идиотская мысль? – сомневаясь, рассуждала про себя Ида, глядя на свою несформировавшуюся грудь. – Мир и понятия не имел, что такое красота, поскольку не помышлял о том, чтобы поднять голову, а смотрел все время себе под ноги, чтобы не споткнуться на рыхлой мостовой. Возможно, вопрос совсем не в наготе, а в красоте наготы, и неважно, вписываешься ли ты в каноны красоты – главное, произвести первое яркое сильное впечатление. Но это вопрос стиля и воображения, даже если оно и кому-то покажется извращенным. Ах, какой этот Волынский был умница!»– Ида от нечаянной радости подпрыгнула и попыталась встать на пальцы.

Это он однажды показал Иде графический портрет своей бывшей любовницы Зиночки Гиппиус работы Бакста. Та же андрогинная внешность, но какое производит впечатление! Мужской камзол, вытянутые по диагонали листа скрещенные ноги, копна рыжих волос, и все. А какой эффект! На самом деле ростом Зиночка была совсем не велика. Бакст просто удлинил ей руки и ноги, акцентировал остроту колен и сузил щиколотки. Бакст знал что делал – он превращал серую мышь в красавицу.

– Ему нужны деньги? Он их получит, – Ида решительно сомкнула губы. У нее денег было много.

Все еще глядя на себя в зеркало, Ида попыталась принять позу Гиппиус, точь-в-точь как на картине, вытянув длиннющие ноги, и обомлела от безупречности силуэта. «Несомненно, Бакст умеет видеть красоту. Неспроста он не сводит с меня глаз и оказывает знаки внимания. Он еще пожалеет, что поспешил с ранней женитьбой на дочери Третьякова! А что если назвать свою внешность библейской и культивировать это в сознании других? Для начала хорошо было бы самой уверовать в свою изумительную красоту, а уж потом в нее поверят и другие. Решено».

Наконец-то она успокоилась и приступила к формированию своего собственного стиля, а космические костюмы, плод эротической фантазии Левушки Бакста, полностью отвечали задуманной цели и щедро Идой оплачивались. В его нарядах она преобразилась до неузнаваемости. Идеалы ее вычурной красоты были дополнены нотками соблазнения. Поначалу ключом ее образа стали черные обводы вокруг глаз и пунцовые губы. Дополняла образ благородная форма ее носа. Лицо древней эпохи. Прическа с пышным напуском на лоб и с копною черных кудрей позади. Она совсем не стремилась соблазнять мужчин, она стремилась соблазнить только себя. В этом была особенность ее фантазий и ее эстетики. Ее имидж соответствовал ее внутренним убеждениям. Навязчивое стремление прославиться во что бы то ни стало не покидало Иду с детства, и она приступила к строительству собственной судьбы в искусстве. Идея в двадцать лет стать трагической актрисой непременно как Сара Бернар отпала у нее практически сразу, как только она дебютировала в «Антигоне», поставленной в частном театре на ее же деньги. Голос был слишком слабый, глухой и манерный. Однако ее античный точеный профиль и безупречный овал лица не остались незамеченными критикой. А вот недостаток актерского мастерства необходимо было устранять. Правда, учиться у Станиславского, который очень нуждался в ее деньгах, она не захотела, заявив, что его система давно устарела. Станиславский обиделся и надолго затаил злобу. «Нет голоса – не беда, – успокаивала себя Ида, – Саломея – вот то, что мне сейчас действительно нужно». Она знала, что Оскар Уайлд написал пьесу на французском специально для Сары Бернар, но та отказалась играть, сославшись на скандальность библейского сюжета. «Скандал? Библейский сюжет?» – обрадовалась Ида и срочно оплатила перевод пьесы на русский. Это ее тема и Саломея – это же она сама и есть! Правда, из-за этой пресловутой скандальности показ пьесы в России запретили, для верности даже совсем закрыв и сам театр Комиссаржевской, где Ида собиралась играть. «А что если попробовать себя в танце?», – терзалась в сомнениях Ида.