Читать книгу "Владимир Ленин. На грани возможного - Владлен Логинов"

Боевое настроение было и у делегатов после того, как Александра Коллонтай сообщила им решение ЦК о восстании. Секретарь съезда Борис Бреслав вспоминал: «Сначала многие его участники, особенно большевики, полагали, что он станет центром восстания и возьмет на себя инициативу выступления в деле захвата власти в стране, не дожидаясь созыва Всероссийского съезда Советов». Утром 11-го на большевистской фракции съезда зачитали письмо Ленина делегатам от 8 октября. Член ЦК Григорий Сокольников пояснял: «Настал момент, когда нам нужно вступить в бой за завоевание Советами власти в стране. Создается даже опасность пропустить удобный момент для восстания… Возможно, что Съезду придется сыграть роль организации, начинающей восстание». А когда представители латышских полков и Балтфлота заявили, что передают себя в распоряжение съезда, боевое настроение еще более возросло[1025].

Мысль Смилги о том, что нельзя «дать застать себя врасплох», 11 октября звучала особенно актуально. Утром в «Новом времени» появилась анонимная статья, требовавшая полной реабилитации Корнилова и обстоятельно излагавшая его программу «умиротворения», а точнее – усмирения России, «водворения порядка и поддержания независимой сильной власти». Обстоятельства, связанные с написанием этой статьи, освещены в уже упоминавшейся книге Василия Поликарпова. Но и без этой закулисной стороны дела даже самому неверующему становилось очевидным, что готовится, как выразился Ленин, корниловщина «второго призыва»»[1026].

Пока развитие революции и контрреволюции, как рельсы двухколейного железнодорожного полотна, шли параллельными путями. 28 сентября, накануне отъезда Ленина из Выборга, в Быхов – место «изоляции» Лавра Корнилова – доставили Деникина и других генералов, арестованных после августовского путча. Отсюда и исходила опубликованная «программа Корнилова». Здесь они приступили к разработке дальнейшей тактики борьбы. Так что параллельные пути обязательно должны были пересечься. И «стрелка» приближалась буквально с каждым днем.

Поликарпов приводит многочисленные телеграммы, исходившие в эти дни из военного министерства и Ставки. Генерал для поручений при главковерхе генерал-майор Б. А. Левицкий бомбил телеграммами штабы фронтов и армий, требуя надежных частей, «чтобы их можно было экстренно вызвать в Петроград в кратчайший срок». От имени Керенского он настаивал: «терять не надо ни одного дня». Ударный кулак против Питера предполагалось создать в районе Великих Лук. И уже 10 октября 17-й корпус Румынского фронта начал движение к району сосредоточения[1027].

Итак, момент схватки близился. И именно в это время, 11 октября ЦИК, обсудив информацию о готовящемся выступлении большевиков, «единодушно осудил» его и принял постановление, объявлявшее Северный областной съезд «не полномочным съездом», а сугубо «частным совещанием». 12-го, на самом съезде, Каменев и Зиновьев раздают делегатам копии своего письма в ЦК. И тут же обстоятельно комментируют его[1028].

Дело в том, что письмо, поданное Каменевым и Зиновьевым в ЦК 11 октября, предназначалось не только и даже не столько для восполнения пробелов протокольной записи. Нет. Они, как до этого Ленин, обратились по тем же адресам: в Петроградский, Московский, Московский областной, Финляндский комитеты партии, в большевистские фракции ЦИК, Петросовета и Северного областного съезда Советов.

На шести машинописных страницах они препарировали доводы Ленина за выступление, отвергая все его аргументы. Они не винят Владимира Ильича в том, что он проявляет нетерпение. Нет, они признают, что течение, «видящее единственный выход в немедленном объявлении вооруженного восстания», не только родилось, но и «растет в рабочих кругах».

Они совсем не отрицают восстание в принципе: «Противник может принудить нас принять решительный бой… Попытки новой корниловщины, конечно, не оставят нам и выбора. Мы, разумеется, будем единодушны в единственном возможном для нас решении». И спор идет не о том, допустимо ли восстание, а об оценке текущего момента, о том, «находится ли сейчас русский рабочий класс именно в таком положении. Нет, и тысячу раз нет!!!»

«За нас уже большинство народа России»??? – Это иллюзия и самообман. Огромная крестьянская масса все еще поддерживает эсеров и будет голосовать за них на выборах в Учредительное собрание.

«Мы предложим воюющим странам мир»??? – Но империалисты отвергнут его, а вести революционную войну солдаты не смогут.

«Угроза контрреволюции»??? – Но Временное правительство сейчас бессильно. «Силы рабочих и солдат достаточны, чтобы не дать осуществиться таким шагам Керенского и компании». Армия и рабочие – это «револьвер у виска буржуазии». И стоит ей сделать лишь шаг против – «курок револьвера был бы спущен». Но если первыми выступим мы, объединятся все – от черносотенцев и кадетов до юнкеров, казаков и даже части питерского гарнизона. Придут войска с фронта. «Мы не имеем права ставить теперь на карту вооруженного восстания все будущее».

Итак, заключают Каменев и Зиновьев, «поскольку выбор зависит от нас, мы можем и должны теперь ограничиться оборонительной позицией». Этот вариант беспроигрышный. «Сочувствие к нашей партии будет расти… В Учредительном собрании мы будем настолько сильны оппозиционной партией, что… составим вместе с левыми эсерами, беспартийными крестьянами и пр. правящий блок…». Иными словами, «Учредительное собрание плюс Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем»[1029].

Письмо производило достаточно сильное впечатление. Все те, кто – даже будучи сторонником восстания – хоть в чем-то сомневались, получили теперь развернутое и, казалось, убедительное обоснование необходимости отсрочки. Сомнения обострились даже у тех, кто предполагал стать во главе восстания, а именно – у руководителей «Военки». Владимир Невский пишет, что им стало очевидно: «Многое еще было не подготовлено, многое нужно было наладить, многое исправить, а кое-где имелись прямо вопиющие пробелы». И он, вместе с Подвойским, требуя, как минимум, еще две недели, стали «обливать холодной водой всех тех пылких товарищей, которые рвались в бой, не имея представления о всех трудностях выступления»[1030].