Читать книгу "Птицелов - Юлия Остапенко"

Лукас молча кивнул. Значит, Ольвен решила не рисковать и предпочла синицу в руках. До чего же сговорчивой оказалась эта вздорная сучка, когда запахло жареным… Лукас теперь ясно понял, почему смерть короля повесили на Алектио, а договориться предпочли с ней.

— И завтра она присягнёт в Круге?

— Да.

— Безутешная вдова с новорожденным племянником на руках. Молодая королева, заменившая мать ребёнку, чья родительница пошла против воли короля земного и небесного, — Лукас кивнул, отдавая замыслу должное. — Теперь понятно, почему пропуск на это представление стоит три серебряных.

— Не только поэтому. Толпа смердов на присяге нам также не нужна.

— А вот это просчёт, преподобный Дерек. Именно смерды более других склонны пускать слезу на ярмарочных балаганах. Но не переживайте, чернь столпится за воротами и всё равно прознает о представлении.

— Разумеется.

Лукас поклонился ему.

— Если вы позволите, ваше преподобие, я прошу разрешения покинуть вас и не отвлекать более от государственных дел.

— Лукас, я надеюсь, ты сказал мне правду.

Он замер, но на лице не дрогнул ни один мускул.

— Я верю тебе, — продолжал Дерек, — но кое-кому твоего и моего слова будет мало. Они захотят убедиться. Сейчас мои люди проверяют места, в которых мог укрыться Марвин из Фостейна. И если его там не окажется, если ты сказал правду — что ж… значит, так и должно было быть. На всё воля Единого, в конце-то концов.

Лукас слушал, склонив голову. Потом сказал совершенно бесстрастно:

— Я готов поклясться в Священном Круге, если преподобный отец сочтёт меня достойным.

— Ты не можешь клясться, Лукас. Ни в этом, ни в чём-либо ещё. Лишь чистый духом может присягнуть в Круге, остальные умрут, не успев раскрыть рта. А ты совершил омерзительное преступление против Бога.

— И не одно, — согласился Лукас. — Впрочем, полагаю, её величество королева Ольвен намного более чиста?

— Ольвен уже третью неделю отбывает епитимью, при одной мысли о которой мне хочется сложить с себя сан, — признался Дерек, и его слова прозвучали почти искренне. — Иначе о присяге и речи бы не шло.

— На что люди только не идут, чтобы сохранить видимость власти, — заметил Лукас.

— Возможно. Но мне хочется верить, что в глубине души она жаждала этого очищения.

Это уж было слишком даже для Дерека. Лукас криво улыбнулся, но если магистра Айберри и задела столь явная непочтительность, то он этого ничем не выдал. А чего ты хотел, Лукас Джейдри? Не тебе упрекать других в лицемерии.

— Любопытно, — проговорил он, не пряча сарказма, — ведь лгущий в Священном Круге умирает на месте, так?

— Без сомнения.

— А что будет, если войти в Круг и сказать: «Я сейчас умру»? Если это ложь, изрёкший её должен немедленно умереть. Но тогда получится, что он не солгал. А раз не солгал, то не должен был и умереть. Вряд ли Единый допустил бы существование такого парадокса, как думаешь? Это было бы слишком сумасбродно с его стороны.

— Кто тебе сказал, что Бог не сумасброден?

— С возрастом ты стал таким скучным, Дерек.

— Ты же сам говорил, что служение вере убивает в человеке чувство юмора.

— Я жестоко ошибался, и не только в этом.

Дерек внимательно посмотрел на него, но это длилось всего мгновение. Затем его взгляд снова стал рассеянным.

— Я тебя больше не задерживаю.

— Благодарю… Впрочем, у меня к тебе ещё один вопрос. Вернее, просьба.

Дерек чуть приподнял брови. Лукас подавил вздох. С момента возобновления их отношений он свыкся с манерой разговора, при которой от беззастенчивой лжи они мгновенно переходили к столь же беззастенчивой откровенности, а вот Дерек, похоже, не улавливал переходы столь тонко. «Странно, — подумал Лукас, — ты так хорошо меня знаешь, и всё равно относишься к подозрением к каждому моему слову. Неужели, друг мой, в глубине души ты неуверен в себе?

А впрочем, так ведь было всегда. Из нас двоих уверен был только я. И, может быть, именно это нас объединяло — твоё понимание и моя уверенность».

Лукас ощутил смертельную тоску по другу, которого лишился много лет назад. И поэтому то, что он сказал, прозвучало вовсе не так бесстрастно, как ему бы хотелось:

— У меня был оруженосец по имени Илье из Гальстона. Потом он служил Селест из Наворна, и я не знаю, что с ним стало. Ты не мог бы выяснить это для меня? Я понимаю, что сейчас тебе не до того, но…

— Он уехал из Таймены, — ответил Дерек. — Его задержали после ареста госпожи, но быстро отпустили. Я слышал, некий доброжелатель снабдил его деньгами и пожеланиями счастливого пути, и был достаточно убедителен, чтобы парень прислушался к его напутствию. Но куда именно он направился, я не знаю. И, боюсь, ты прав, сейчас мне не до того.

Лукас потрясённо смотрел на него. Он уже почти жалел, что задал этот вопрос, хотя облегчение, которое он испытал, того стоило. Но только, Ледоруб задери, что всё это значит?! Какого беса Дерек позаботился о его оруженосце, ведь Лукас его об этом не просил — а даже если бы и попросил, что толку выполнять капризы своей марионетки, если она и без того пляшет, как ей положено? Наверняка в этом был расчёт, но Лукас, сколько ни ломал голову, никак не мог понять, какой.

— Зачем? — вырвалось у него. Он не собирался спрашивать, и Дерек, похоже, был поражён вопросом не меньше самого Лукаса.

— Зачем? Ты меня об этом спрашиваешь?

— Да, спрашиваю. У тебя планы насчёт него? Ты хочешь…

— Лукас, я просто спас шею мальчишки, к которому ты был привязан, — перебил Дерек. — В тот момент его дело подвернулось мне под руку и не отняло много времени. Я полагаю, если ты всё-таки придушил своего щенка, самое малое, что ты заслужил взамен, — это чтоб в твоё отсутствие никто не придушил другого.

— Проклятье, ты что, всерьёз думаешь, что Марвин и Илье для меня значили одно и тоже?! — спросил Лукас, ушам своим не веря. Дерек непонимающе посмотрел на него. Лукас тяжело опёрся рукой о стол и тихо рассмеялся. — Ох, преподобный магистр Айберри… Чтоб вы знали, оба мы с вами — старые дураки. Но я отдаю вам должное: вы мастерски меня ловили.

— Если ты имеешь в виду, что я тобой манипулировал, то это не так, — произнёс Дерек, и его голос прозвучал неожиданно ясно в полной тишине зала.

Лукас взглянул на него. Что-то изменилось. Снова была переступлена та грань, за которой наглая ложь превращалась в правду, которой он, может быть, и не хотел знать. И никогда, никогда не хотел. Они оба это сейчас понимали.

— Я не манипулировал тобой, — сказал Дерек Айберри своем другу Лукасу Джейдри, которого не видел десять лет. — Я сам был пешкой. И остаюсь ею.

— Наш разговор слушают?