Читать книгу "Портрет семьи - Наталья Нестерова"

— Маленьким ты просил о братике, но мы с папой не могли себе позволить.

— Оля тоже просила, мечтала о сестричке. Не получилось, к сожалению, по медицинским причинам. Мы бы не посмотрели на скромные бытовые условия.

— Я не про условия, а про то, что муж тяжело болел.

— Не будем отвлекаться. Самин, мы вам не чужие, и наше мнение должно учитываться.

— Мы не лезем в ваши дела, но хотим, чтобы ты знал: мы против аборта! Пусть Оленька рожает.

До Самина дошло, что ему инкриминируют. Разубеждать их? Мило! Дорогие мама и теща! Никаких абортов не предвидится. Просто я изменил жене, на сторону сходил, поэтому Оля в затяжной депрессии. Ага! Дальше они вытаращат глаза, заохают, заахают и начнут перемывать мне кости в хлорном растворе. Спасибо, не надо! Оставайтесь при своих заблуждениях. Мои действия? Изобразить процесс перемены мнения. Как будто они меня подвигли на одобрение их решения. Так случается на переговорах с партнерами. Ты заранее скалькулировал выгоды, готов принять условия, но делаешь вид, что поддался их логике, уступил. Партнеры довольны, считают, что переиграли, а сами следуют твоему сценарию.

Самин легко справился с ролью. Продемонстрировал раскаяние, заверил, что поступит так, как хочет Оля. Но ему еще сорок минут пришлось терпеть возбужденные речи о новом ребенке, которые лились из мамы и тещи. Теперь им и чаю захотелось. Сидели на кухне, угощались и рассуждали об имени мальчику или девочке, строили планы на лето, когда по их подсчетам нужно ждать прибавления.

Терпение Самина было на исходе. Он сослался на срочную работу, которую взял на дом. Мол, вы еще тут посидите, а мне срочно к компьютеру. Надо отдать должное бабушкам, они не задержались, довольные и благостные, отбыли.

Только захлопнулась за ними дверь, как раздался звонок телефона.

Подруга Оли Тина. Не оставляя ему вариантов, заявила:

— Ты один, я знаю. Мы должны поговорить. Буду через десять минут.

Самин Тину не переносил. Физически. Не мог видеть и слышать. У Тины был высокий пронзительный голос. Возможно, барабанные перепонки Самина особо устроены, но страдали они от визгливого голоса Тины отчаянно. Будто ему в уши иголками стреляют. Через пять минут общения Самину хотелось бежать, заткнуть уши пальцами и трясти головой, пока не пройдет мелкое въедливое дребезжание резонанса. И еще у Тины был отвратительный рот. Слегка нависающая верхняя челюсть, как у кролика. Когда Тина ела, казалось, она мелко-мелко пережевывает пищу передними зубами. От вида жующей Тины Самина мутило.

Он терпел Тину (в малых количествах на днях рождения и прочих редких праздниках) ради жены. Оля и Тина дружили с детства, были как сестры.

Акустический террор начался с первых минут прихода Тины. Она здоровалась, переобувалась в тапочки, говорила о погоде, а у Самина в ушах жужжали ядовитые пчелы.

Тина опустилась на диван, на котором недавно сидели бабушки. Вид имела не присяжного заседателя, а судьи или прокурора, который право имеет тащить на свет и трясти грязным бельем Самина.

На столе стояла ваза с орехами и сухофруктами. Цепкой лапкой Тина брала орешки или курагу, отправляла в рот, мелко хрумкала заячьими зубками. Самин смотрел в сторону, чтобы не видеть ее кроличьего жевания.

В отличие от бабушек Тина знала причину Олиной депрессии. И считала себя вправе говорить Самину о его неблагородстве, подлости и предательстве, Самин терпел и слушал. Про то, что он оскорбил жену в лучших чувствах, надругался над святым, про травму, которую нанес Оле и от которой теперь не оправиться…

Тина была последним человеком, которому Самин заявил бы: все это бред, чушь и фрейдовщина! Я не предал, а оступился; не убил, а нечаянно поранил; поддался глупому (и естественному, хоть вы меня режьте!) порыву и сейчас крайне сожалею. Да, я был не прав. Но я тоже страдаю, раскаиваюсь и мучаюсь. Сколько мне нужно страдать? Месяц, год? Всю жизнь коту под хвост отправить? Наказание должно соответствовать вине. Пусть Ольга объявит приговор и не терзает меня ежедневной пыткой. Даже военные преступники, разбойники, душегубы и всякая другая сволочь удостаиваются снисхождения, амнистии и замены расстрела на тюремное заключение. А если всех мужиков, уличенных в прелюбодействе, казнить, то на земле останутся одни бабы.

Ничего этого говорить Тине было нельзя. Она бросилась бы в спор, в дискуссию, начала отстаивать свою женскую точку зрения, идеалистическую, книжную, наивную и попросту глупую. Привела бы в пример собственного мужа Андрея, безвольного алкоголика. Да если бы Самину приставили нож к горлу и заставили жениться на Тине, он бы запил не тихо, а по-черному. Пора было прекращать нравоучения незваной доброхотки.

— Чего ты хочешь? — спросил Самин. — Что предлагаешь?

Сверление в ушах достигло болевого порога. Пчелы прогрызли перепонки и устремились в мозг. Тинин рот хлопал и хлопал, зубки стучали и стучали, губки змеисто кривились. Самин боролся с тошнотой.

— Мы должны вместе подумать над тем, как помочь Оле, как вывести ее из этого состояния.

— Твои варианты? Спрашивала об этом Ольгу? — Самин замер в надежде услышать полезную информацию.

— Спрашивала. Она не знает. Оля очень тебя любит, любила. А сейчас, мне кажется, у нее идет процесс разъедания этой любви. Как ржавчина разъедает железо…

Вот это совершенно не Тинино дело! Пришла сюда пилить его. Сама она пила ржавая! Бормашина визгливая!

— Помолчи! — сморщившись, перебил Самин. — Значит, конкретных предложений у тебя нет? Реальных выходов не имеется? Я правильно понял? В таком случае, Тина, извини, но тебя это не касается. Спасибо, что заглянула.

Самин встал, неделикатно намекая гостье, чтобы выметалась.

— Как не касается? — оскорбилась Тина. — Мне Оля ближе, чем родная сестра! Да я первой узнала о твоей измене и рассказала Оле. Моя знакомая работает в твоей компании…

Больше Самин ничего не слышал. У Самина случилось дикое. Пчелы в голове образовали рой и ринулись наружу. Мозг Самина утратил способность соображать, отбросил все культурные напластования, взорвался ненавистью. Самин видел перед собой врага, и этого врага следовало уничтожить. Самин не владел своими эмоциями и не контролировал действия…

Он схватил вазу с орехами и сухофруктами и шандарахнул Тину по голове…

На его счастье, ваза была не тяжелой, хрустальной, а тонкостенной, из стекла-паутинки. Иначе он Тину прибил бы до смерти…

А так — обошлось. Тина даже сотрясения мозга не получила. Сидела, перепуганная, обсыпанная стеклом, арахисом и черносливом. Таращила глаза и бормотала:

— С ума сошел?.. С ума сошел?..

Самин орал. Очень невоспитанно. Обзывал Тину последними словами, припомнил ее голос и челюсти — все в обрамлении эпитетов, каких Тина в жизни не слышала.

Это был дикий зверь, взбесившееся животное, первобытное существо в крайней степени ярости. Тина уже не думала о подруге, мечтала ноги унести поскорее. И Самин потребовал того же: велел проваливать, иначе он… Какой ужас! Поменяет ей местами гениталии и пасть!