Читать книгу "Поединок соперниц - Симона Вилар"

* * *

Мне ничего не оставалось, как упиваться обретенной свободой. У меня были средства, я обновила свой штат и гардероб, я могла останавливаться где пожелаю и встречаться с кем угодно. И тресни моя шнуровка! — я получала от этого удовольствие.

Ярмарка в Бове, крестный ход в Амьене, поездка в Париж… Я посещала все знаменитые турниры, восседая в ложах для знати в окружении свиты и поклонников. Еще совсем недавно женщин не допускали на рыцарские игрища, но теперь именно мы — прекрасные дамы — стали их главным украшением, именно нам доставалась честь награждать победителей!

Особенно много турниров проводилось в Нормандии. Ощущение надвигающейся войны с Анжу придало им наиболее острый колорит, так как каждый из турниров был своеобразным смотром сил, подготовкой к куда более серьезным схваткам. К тому же именно там, где происходили рыцарские игрища, собиралось много народа и мне было на что отвлечься, чтобы не сосредоточиваться на своих проблемах. И я с интересом следила за изменениями в модах и нравах, знакомилась с новыми людьми, изучала последние новшества. Так появилась и быстро распространилась вывезенная с Востока мода на гербы с изображением всевозможных знаков — вздыбленных львов, оскаленных драконов, рук с мечами, солнц, орлов, всевозможного рода фруктов. И я, как жена графа Норфолка, украсила туники своей свиты гербом Армстронгов — головой коня, как дочь Генриха I — носила малиновые и бордовые тона — цвет его дома, как член Нормандского рода — присовокупила к своему гербу шествующих леопардов Нормандии. Я только и успевала тратить деньги, требуя новых и не получая отказа. Присланная мне самка кречета ездила в моем обозе, так как сезон охот уже прошел и у птиц было время линьки. Но мне и лучше, что она осталась невостребованной, как все, что напоминало об Эдгаре.

Слух о начале процесса развода, к моему облегчению, не получил широкой огласки. Для всех я оставалась дочерью короля, которая не сочла возможным продолжать жить с грубым и жестоким мужем-саксом, сумела добиться от него свободы и денежного содержания. Вокруг меня возник ореол сильной и гордой женщины, я вновь стала популярна, многие даже старались походить на меня. Забавно было наблюдать, как иные модницы начали завивать волосы мелкими кольцами и носить такие же, как у меня, шапочки с плоским верхом и тончайшей вуалью, небрежно прикрывающей нижнюю часть лица. Я называла это арабской модой, но на самом деле просто пыталась скрыть шрам над губой.

Добавлю, что все это время я постоянно интриговала, чтобы помочь Роберту Глочестеру продвинуться на пути к трону. И хотя я выяснила для него, что Теобальд Блуа, правитель графств Блуа, Шартр и Шампань, вовсе не горит желанием унаследовать огромную и неспокойную державу венценосного дядюшки, но оказалось, что у милейшего тихони Стефана были и свои приверженцы в Англии. Но наиболее сильная партия была за Плантагенетов — Матильду и Жоффруа Анжуйских, которых к тому же поддерживал французский монарх Людовик Толстый.

Их странное прозвище — Плантагенеты — произошло от привычки Жоффруа украшать свой шлем веткой желтого дрока, который считается символом Ле-Мана. Дрок по латыни — рlanta genista, отсюда и Плантагенеты, или Плантажене по-французски.

В середине лета я отправилась на большой турнир в Лондон, который был устроен с таким великолепием, какого прежде Англия не знала. Саксонские простолюдины неистово вопили, следя за бугурдами [104], и восхищенно замирали, распахнув рты, когда начались тьосты [105]. Я превосходно разбиралась в турнирном кодексе, и многие почтительно прислушивались к моим пояснениям.

В последний день игрищ в Лондон прибыла королева Аделиза. Пригласив в свою ложу, она едва не до смерти замучила меня своей болтовней. Да что она прямо ко мне в матушки набивается! В конце концов я не сдержалась:

— Мадам, ваше сытое самодовольство просто неприлично. И я не удивлюсь, если вскоре окажется, что вы все же решитесь подарить королю наследника. Ваше счастье, если это не так. Ибо будьте уверены, я не премину сообщить родителю, как вы веселились в Дэнло с милейшим лордом д’Обиньи.

Эта клуша так и застыла, побледнев, как шелк ее собственного покрывала.

— Королю Генриху, Бэртрада, и без вас доложили о моих встречах с лордом д’Обиньи. И король ничего не предпринял — так как совершенно убежден, что его честь не пострадала. Надеюсь, и вы следовали моему примеру добронравия и, пробыв столько времени вдали от супруга, не наставили ему рогов?

Ого! Квочка Аделиза наконец придала своему языку некоторую живость. Славно же я ее задела!

— Впрочем, графу Норфолку совершенно безразлично, как обстоят ваши дела, — продолжала королева. — По-моему, он просто счастлив, что вы оставили его с леди Гитой Вейк. В Дэнло это называется «датским браком», верно? И как во всяком настоящем браке, миледи Гита из замка Гронвуд уже ждет ребенка.

Не знаю, что отразилось на моем лице, но королева отшатнулась. Потом вдруг стала меня успокаивать. Я отвернулась. От Аделизы или кого иного, но все одно рано или поздно мне пришлось бы это узнать. Те двое… Я никогда еще не чувствовала себя столь подавленной.

Вокруг шумела толпа. Мой поклонник граф де Мандевиль подъехал к нашей ложе и склонил к моим ногам копье, предлагая мне венец королевы турнира. Кажется, я нашла в себе силы улыбнуться. Или мне это только казалось? Ибо Мандевиль выглядел озадаченным, перестал улыбаться.

Я заставила себя встать. Встала и…

Больше ничего не помню. Я потеряла сознание.

* * *

Я снова плыла к берегам Нормандии, вновь над головой кричали чайки, хлопал парус. Но на этот раз даже дорога не развеяла мою печаль. Я была уязвлена и беспомощна, и ни моя свобода, ни мое положение не могли защитить меня от собственных чувств. Эти двое — мой муж и его девка — отделались от меня, изгнали и теперь чувствовали себя счастливыми.

Узнав о беременности Гиты, я беспрестанно перебирала в голове все известные способы мести. Я не могла не думать об этом. Это был мой рок, мое заклятие.

Забыть обо всем меня уговаривали и Аделиза, и Мод, и даже Генри Винчестер. Но я молчала. Им не понять, что мое чувство к Эдгару — это мучительная смесь ненависти, любви и презрения, дьявольский недуг, от которого нет снадобий. Как бы я ни жила все это время, в глубине души я продолжала считать Эдгара своим мужем перед Богом и людьми и верить, что рано или поздно нам предстоит воссоединиться. Тщетные надежды. Я могу вернуться в Норфолк и перевернуть там все с ног на голову, однако все равно эти двое будут против меня, будут вместе.

И я уехала, чтобы вдалеке зализывать свои раны и набираться сил для того, чтобы начать мстить. Ибо черную бездну в моей душе, которая постоянно грозила поглотить меня самое, могло насытить только одно — месть.

Унылая и подавленная, я вернулась в Руан. Часами просиживала в опустевших покоях дворца, перебирая струны.